— Да? — голос Билла опять звучал незнакомо.
Как будто он приходил в себя после долгой простуды или ещё какой болезни. Звук был почти на октаву ниже, чем обычно.
— Пожалуйста, прекратите стучать, мистер Дюмонт. Вы извините, но к нам поступают жалобы.
— Стучать?
— Да. И кричать тоже, уж простите.
Билл стиснул зубы.
— Кричать?
— Да, сэр. Если верить жалобам ваших соседей. А их немало.
— Что я кричал? — спросил Билл.
— Что-то насчёт блондинок. Так, по крайней мере, сказал один из соседей.
Потрясающе. Милли была блондинкой, одной из множества в его жизни. Одному Богу известно, о чём ещё он кричал.
— Не суть важно, мистер Дюмонт. Сейчас слишком рано для такого шума. Если вы не будете вести себя тихо — мне придётся вызвать полицию. И, кстати говоря, чем вы там гремите — собираете мебель, да?
Думай, думай.
— Полки собираю. Мне их сестра прислала из Северной Каролины. Нужно бы их собрать наконец. Кстати, она блондинка. Наверное, я немного на неё разозлился, когда пазы не совпали с болтами. Простите.
Довольно слабая отмаза, но лучше, чем ничего.
— Конечно, мистер Дюмонт.
Пауза.
— С вами точно всё в порядке?
— Да, всё хорошо и мне очень жаль, что я вас потревожил. Это больше не повторится.
— Ладно, мистер Дюмонт. Доброго вам дня!
Он аккуратно повесил трубку, стараясь не ударить ею о рычаг. Дьявол! Крики? Грохот? Он включил свет в гостиной и подумал, что мол, ничего, сейчас мы всё узнаем, вернулся в спальню, зажёг свет, достал диктофон и нажал на кнопку ПЕРЕМОТКА.
И впервые разглядел свои руки, свои предплечья.
Они были покрыты кровью. Не потом. Кровью. Часть уже успела свернуться, часть оставалась свежей — в особенности на костяшках. Он взглянул на изголовье кровати, на которой лежал диктофон, проматывающий плёнку. Потом он осмотрел кусок стены в полуметре от изголовья, прямо над прикроватной тумбой. Чего-то не хватало.
Что же там было?
Куда подевался этот предмет?
Рамка. На ней должна была быть фотография Энни, сделанная им на пароме. Широкая улыбка, большие сиськи, огромные влюбленные глаза. Фотография исчезла, вместо неё на гипсокартоне красовались кровавые отпечатки кулаков. Господи, даже гвоздь, на котором висела рамка был по самую шляпку впечатан в стену, неудивительно, что его руки были в таком состоянии.
Билл посмотрел на пол. Фотография лежала на ковре изображением вверх — рамка расколота, стекло разбито. Картинка с улыбающейся Энни разорвана и смята.
Я теряю контроль, — подумал он. И в этот самый момент понял, что и в самом деле его теряет. Он никогда раньше не оказывался в такой ситуации. Он всегда сохранял спокойствие, без всяких исключений. Ты должен быть спокоен, если хочешь добиться хоть чего-нибудь в этой жизни.
Он ворвался в ванную и включил воду. Правой руке досталось сильнее, поэтому он тёр её левой. Успокойся, успокойся, — приказывал он себе. — Ты должен сохранять спокойствие. Что произошло? Что, нахрен, произошло???
Он разозлился на Энни. Проснулся посреди ночи и начал выбивать всё дерьмо из её фотографии. И сопровождал всё воплями. Как будто фотография была ею.
Примерно так.
Он посмотрел на своё отражение. Оно ответило ему взглядом воспаленных глаз. Он выглядел…
Биллу пришлось признать — он выглядел психом.
Его сердце болело — будто бы что-то умирало в его груди. Медленные, тяжёлые удары. Его тело казалось ему тесным, стягивающим. Билл подумал о перекрученных между собой проводах, а после вспомнил слова Энни про инсульты и сердечные приступы.
Он присел на обоссаную кровать, расправил рукав тонометра и замерил давление. Оно было чудовищно высоким.
Первые лучи солнца проникли в комнату. Он несколько раз глубоко вздохнул, потом сходил на кухню и принял свою утреннюю доху лекарств. Закрыл глаза, подышал ещё немного. Потом выпил огромный стакан апельсинового сока, который неплохо его взбодрил. Через несколько минут он начал чувствовать себя гораздо лучше, напряжение начало уходить. Провода начали раскручиваться.
Ладно, — подумал он. — Не принимай всё близко к сердцу. Теперь ты взял себя в руки. Какой бы ни была проблема — исправь её. Контролируй ситуацию.