— И проблема, — произнёс он вслух, — кроется прямо здесь.
Он ударил по кнопке воспроизведения диктофонной записи.
Сначала было тихо. Потом раздались первые нотки храпа.
Потом много храпа. Глубокие, почти гортанные звуки дыхания, которые вызывали у него отвращение. Господи Иисусе, — подумал он. — Звучит так, будто кто-то тонет!
А потом начались стоны. О, боже. Он действительно стонал во сне! Как будто кто-то или что-то мучало его во сне, измывалось над ним, превращало его в старого и слабого нытика. Это было почти так же отвратительно, как храп.
После этого раздался какой-то булькающий звук. Долгий и протяжный. В иных обстоятельствах он бы посмеялся над ним. Это могло быть в какой-нибудь комедийной передаче про скрытую камеру — чувак спит, но при этом издаёт больше звуков, чем целый дом престарелых. Это было забавно, если не думать о том, что звуки исходили из его собственной глотки.
И снова храп.
И снова стоны.
Комбинация того и другого.
А потом…
А потом он заговорил.
— Я думал, у тебя всё на мази, — произнёс он. А потом добавил ещё что-то, но диктофон этого не различил.
— Ты должен был это предвидеть.
Невозможно было понять, сколько времени прошло между двумя фразами — диктофон включался лишь когда улавливал звуки.
— Ты должно быть слышал группу «Грейтфул Дед», — сказал он. — У них была песня «Питер и Волк», ну ты её знаешь. «Я сказал лишь — заходи…» И ещё. Этот пистолет потеет на жаре, не правда ли…
— …Это шумная комната…
— …Мы попались им с Ру Роулзом. Они заперли нас, не оставив нам ничего кроме бутылок с молоком и супом…
Что за херня? Во всём этом не было никакого смысла.
А после…
— Что за куча идиоток. Куча тварей. Да знаю я, знаю. Я что, совсем тупой, по их мнению?
О ком он говорил?
— Суки, все они суки.
Внезапно Билл понял, о ком идёт речь.
— Я им ещё покажу.
Короткий, очень злой смешок.
— О, да. Ты должен быть на коне, если хочешь оставаться в игре. Ты должен контролировать себя. Убей, или будь убитым. Всех грызи, или живи в грязи. Никто не смеет отнять у меня.
Разумеется, Билл разделял эту несложную философию. Это точно были его слова. Он улыбнулся. Он всегда был собой, неважно — во сне или наяву.
Когда он услышал следующие слова, его улыбка померкла.
— Да, я их всех поимел. У меня всё их дерьмо, все ценные бумаги, коллекция, прямо за диваном. Тупые сучки…
Долгая-долгая серия храпов и стонов.
— Блядь, — сказал он вслух. — Боже, Святый.
Он произнёс буквально худшую из возможных вещей. Он замер не дыша, его глаза перестали моргать, он сам не мог поверить в произошедшее. А после он снова расслабился.
Чего это я тут сру кирпичами, — подумал он. — Может быть ночью я и проговорился насчёт моей заначки, да только Энни рядом со мной не было. Она ведь съехала отсюда!
Из всех ночей, в которые он мог проговориться, он выбрал ту, когда её уже не было дома!
И всё же…
Надо ведь всё проверить, правильно?
Это не было неуверенностью или паранойей. Всего лишь осторожность. Энни никоим образом не могла узнать про его тайник.
Билл зашёл в гостиную и отодвинул диван — а после он сам не знал плакать ему или кричать, разнести квартиру на куски или просто лечь на пол и сгнить.
Стенная панель была отсоединена.
Он встал на колени и заглянул внутрь.
Всё пропало. Разумеется, там ничего не было.
Ценные бумаги, коллекция монет, пара с лишним незаконно нажитых миллионов долларов.
Всё исчезло.
Осталась лишь записка, написанная цветистым почерком Энни:
МУДАК
Билл вернулся в спальню с полностью потерянным лицом. Как это вообще произошло? Панель была на своём месте ещё вчера — он проверял тайник каждый день — а Энни собрала свои вещички и смылась задолго до очередной проверки.
Всё случилось этой ночью, — понял он.
Это был единственный возможный ответ. Энни одурачила его буквально несколько часов назад. Но как? Ведь её здесь не было.
Или всё-таки она сюда заходила?
Я найду её и прикончу, — подумал Билл. Не самое рациональное решение ситуации, но ему очень нравилось себе это представлять.
Успокойся, успокойся, — в очередной раз подумал он. — Держи себя в руках.
Секунду спустя ему слегка полегчало. Он внушил себе, что ему полегчало. У жизни бывают чёрные и белые полосы, так ведь? Сегодня вот чёрная. Определенно. У него ведь и раньше бывали плохие деньки, правда? Он всё пережил.