Выбрать главу

Энни покачала головой.

— Ты что-то с чем-то, — сказала она. — Прямо как сейчас слышу: ПУСТЬ МИЛЛИ НЕ ПОКУПАЕТ…

— Надеюсь, она учла мои рекомендации, — сказал он.

В некоторые ночи их смешила эта его особенность, а в некоторые — когда Энни нуждалась во сне, а он будил её воплями вроде «ОТПРАВЬ ЭТО!» — она становилась источником раздражения. Но не более того.

Что раздражало на самом деле — так это храп.

Когда она впервые разбудила его пихнув локтем, он прямо-таки похолодел от ужаса.

— Ты храпел, — сказала она.

— Я не храпел.

Он взглянул на своё отражение в зеркале. Глаза были красными, опухшими. Обычно он просыпался с чистой головой.

Я не храпел.

Он просто-напросто не мог в это поверить. Храп это что-то свойственное старикам. А ему только сорок.

Вот его престарелый папаша был мастер похрапеть — его храп было слышно из любой комнаты. И нет, это не было смешно. Это было отвратительно. Это было так…

бесконтрольно.

Если Билл Дюмонт что-то и ненавидел всеми фибрами своей души, так это отсутствие контроля. Из-за этого он бросил Лору и своего сына Филипа. Без оглядки, не испытывая чувства вины.

Лора постоянно опаздывала, забывала о запланированных делах, забывала заправить машину, когда бак оказывался полупустым.

Филип постоянно забывал вещи в школе — ланчбокс, новые перчатки, куртку. Ну и что с того, что ему было всего пять лет? Об этом ему постоянно ныла Лора — Билл, ему всего пять лет! — Ну и что? Если Филипу пять лет, он должен автоматически просить молока всякий раз, когда Билл смотрит матч по телеку, а «Джетсы» перехватывают у противника инициативу?

У всех есть свои оправдания. У матери Лоры был рак. Лора постоянно об этом думала. Разумеется. И он об этом знал. А у Филипа, если верить его школьному психологу, было небольшое расстройство внимания, с которым он бы рано или поздно справился по мере взросления.

Рано или поздно.

По мнению Билла, всё это не имело никакого значения. Ты либо контролируешь своё поведение и себя самого, либо нет.

Он терпел это дерьмо целых пять лет. И вот, избавился от них. А через три месяца встретил Энни за барной стойкой в «Оллстейте». Вот что случается, когда контролируешь свою жизнь. Порхаешь как бабочка, жалишь как пчела.

Билл был тому доказательством.

И это всего два месяца назад — а сейчас он уже уговорил Энни съехаться с ним и жизнь вновь стала хороша.

Но вот теперь это…

…позорище.

Храп.

Он перепробовал все возможные варианты. Приучил себя спать на спине. Потом на левом боку, потом на правом, а под конец прямо на брюхе.

В конечном счёте Энни тоже купила себе беруши.

По утрам Билл просыпался злым, как собака. А всё потому, что понимал, что с ним происходило ночью. Иногда своим храпом он умудрялся разбудить себя самого. Настолько это было оглушительно.

Храп. Как у какого-нибудь старого деда. Как у дряхлого больного деда, который понемногу сдаёт, теряя контроль над самим собой. Усталый. Ленивый. Да и на расчёске с каждым днём оставалось всё больше волос.

По его представлениям, следующей остановкой должен был стать старческий энурез.

Однако тут он несколько заблуждался.

В одну из ночей Билл проснулся во дворе своего дома, будучи одетым в пижаму и дождевик. Он пинал пуделя, принадлежащего какому-то старику, а пудель пытался прокусить его пижамные штаны и неплохо с этим справлялся, в то время как старый хрыч на них орал.

На работу он явился с тиком верхней губы, который никак не унимался. А глаза его были будто натёрты наждаком.

* * *

На следующее утро он проснулся от того, что его руки сжимали горло Энни.

Он душил её.

Было яркое солнечное утро, в окно его квартиры на двадцать третьем этаже дул прохладный бриз. В общем, всё было нормально, за исключением того, что Билл сидел верхом на Энни и душил её — да так сильно, что она уже не могла кричать. Его глаза раскрылись, и он почувствовал, как её ногти впиваются глубоко в мясо его щеки. Он взглянул на неё — лицо уже синело, её язык торчал наружу, как кусок мяса, как жирный, виляющий своим телом слизняк и услышал свой собственный вой и дикие вопли. Он увидел себя в отражении прикроватного зеркала — такого лица он ещё никогда не видел: алые глаза, безумная ухмылка, ухмылка над телом будущей жертвы.

Раздался звонок телефона.

Он отпустил её.

Секунду он смотрел в её шокированные, неверящие глаза, на то, как она пытается вернуть воздух в свои лёгкие, как её правая рука растирает глубокие красные отпечатки на шее.