— Я на десять минут, — сказала Елена. Она бросила в кресло тугой сверток, и мы обнялись. — Аркадий ждет.
Я выглянула в окно. По дорожке вдоль пруда прохаживался Аркадий Растворов.
— Зачем ты его взяла?
— Не брала. Вышла из дому, а он у подъезда. Разве отвяжешься! Попросил зайти в два места. — Она перевела взгляд на сверток. — Показать?
Отец Аркадия, работник по торговой части, жил за границей. Какие способности проявил он в своей торговой деятельности, нам неизвестно. Но мы точно знали, что личные посылки с вещами пересекали океан регулярно. В Мocквe они раскупались нарасхват. Их сбывал Аркадий.
Елена развязала пакет. В нем оказались четыре шерстяные вязаные кофты неописуемой прелести. Одна мне понравилась особенно: крупной вязки, легкая и мягкая, как пушинка, и такая белая, что ломило глаза от белизны. С ума можно сойти!
— Я нарочно принесла ее, — сказала Елена.— Тебе она пойдет. Но дорогая — пятьдесят рублей.
— Можешь оставить ее на день? — спросила я. — Вечером покажу маме. — Мне до слез жалко было расставаться с этой кофтой. — А эту, голубую, я возьму для мамы.
Елена согласилась:
— Ладно, оставляй. Всю ответственность беру на себя.
Я никогда не спрашивала Елену, даже думать об этом не смела, но сейчас нехорошая догадка закралась мне в душу: не втянул ли Аркадий и ее в свое нечистое торговое дело?..
— Ну как, предложил он тебе руку и сердце или все еще выжидает? — спросила я.
Елена горестно усмехнулась:
— Чего захотела! Все гораздо проще, Женя, предлагает жить с ним. И то с условием: никаких обязательств за последствия не несет... — Она всегда выражалась откровенно, даже грубо, часто приводя меня в замешательство. — Оттеснил от меня ребят — шагу не дает ступить. Сейчас нарочно оставила его в сквере, а то бы поговорить не смогли... И дома, Женька, тошно! Бабка с дедом причитают: в девках засиделась, никто не берет. Отец пьет, в пьяном виде обзывает такими словечками, что повеситься хочется. Даже мама... И у той скорбные вздохи... Знаешь, иногда мне кажется, что вокруг меня стена. Глухая стена. И с каждым днем она вырастает все выше и выше, заслоняет свет. Живу я нехорошо...
— Ну, а Боря Берзер? — сказала я. — Ведь он очень хороший парень.
—Хороший, — согласилась Елена. — Внимательный, умница. Но уж очень правильный. От его правильности прямо выть хочется. В шахматы играть учит, на лекции приглашает... Скука! С Аркадием хоть весело... А ну их всех!.. — Елена ожесточенно махнула рукой, как-то встряхнулась вся. — Что будет, то и будет!.. Как ты попала в немилость, за какие провинности?
— Отказалась выходить за Вадима, — сказала я.
— Честное слово?! — Елена вскочила и принялась мерить комнату своими длинными стройными ногами. — Взбунтовалась! Ай-яй-яй!.. А я считала тебя кроткой овечкой. И завидовала: вот думаю, подцепила парня и будет держаться за него до самой смерти.
— Я и сама так думала, — сказала я.
— Кого же ты обрадовала таким известием? Маму или Вадима? — Она подсела ко мне поближе. — Ты действительно так решила. Женя?
— Еще не могу разобраться сама... Кажется, да.
— А что произошло?..
Я прошептала ей на ухо:
— Влюбилась.
Елена даже отодвинулась от меня — не ожидала.
— Это правда? Кто он?
— Простой парень. Алексей Токарев. Нет, он не простой, он настоящий. Недавно вернулся из армии. Сдавал в наш институт, провалился... Я уже была у него дома, познакомилась с родителями, с братьями. Случайно это вышло... Понимаешь, ночью с ним рассталась, а сейчас вот уже скучаю, хочу видеть. Резкий такой, даже злой, но, по-моему, очень честный и мужественный. — Я опять наклонилась к ее уху. — Мы уже целовались.
Елена воскликнула:
— Так это же черт знает как хорошо! Познакомь, пожалуйста, посмотрю, что за рыцарь!..
— Он и вправду рыцарь, — сказала я. — Знаешь, как мы встретились?..
В передней настойчиво зазвонили. Елена встрепенулась, заторопилась.
— Это Аркадий. Мне пора.
Настойчивый звонок Аркадия, его бесцеремонное вторжение возмутили меня:
— Да пошли ты его к черту!
— Невозможно. Разве ты его не знаешь? — Слова прозвучали бессильно. Елена как бы надломилась вся. — В другой раз наговоримся вдоволь. — Она придвинулась ко мне, теплые волосы ее скользнули по моей щеке. — Я тебе завидую, Женька! Ужасно завидую!..
Мы вышли в переднюю. Нюша, впуская Аркадия, проворчала с недовольством:
— Чего барабанишь? Не пожар.
— Не ворчи, старуха, — с веселой развязностью отозвался Аркадий.
— Вот огрею щеткой, тогда узнаешь, какая я старуха!
— Огрей, только не ворчи. — И продекламировал, обращаясь к Нюше:
Делай, что хочешь.
Хочешь, четвертуй.
Я сам себе, праведный, руки вымою.
Только —слышишь! —убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!
Нюша рассмеялась:
— Ну и скоморох ты, Аркашка... Бороду отрастил — чистый скоморох!..
Аркадий обернулся к Елене.
— Сказали, на десять минут, а пробыли целых сорок, сударыня. Неотложная проблема — косточки пересчитывать своим ближним!.. Здравствуй, Женя, не видел тебя полстолетия!
Он стиснул мою ладонь; его «кубинская» борода цвета меди отросла еще больше: начиналась от висков, опоясывала подбородок: на губе распушились усы, оттеняя белизну зубов; зубы чистые, без изъяна, украшали лицо, и Аркадий часто беспричинно выставлял их напоказ. У меня мелькнула мысль, что из внешнего облика далеких и пламенных кубинских революционеров люди ненастоящие, порой ничтожные сделали «моду».
— Не мешало бы устроить небольшой «сабантуй» перед началом занятий, — предложил Аркадий. — Отметим новый шаг на пути к высшему образованию. Можем собраться у меня или у Вадима. Скажи ему.
— Хорошо, скажу.
Аркадий потянул Елену за локоть:
— Пошли...
Елена слегка отшатнулась от него и крикнула, бледнея:
— Куда ты меня все тянешь? Что ты за мной ходишь, точно конвоир? Вот привязался!..
— Так его, так, Леночка! — одобрила Нюша.
Аркадий ссутулился, руки повисли длинные и вялые — неумолимые в своей веревочной вялости: захлестнут, задушат.
— Тихо, — сказал он с каменным спокойствием. — Тихо. Ни звука больше...
Повернулся и так, ссутулившись, вышел на лестницу, и Елена с едва уловимой надломленностью двинулась за ним.
Я вернулась в свою чистую, тихую комнату. Сделалось вдруг тоскливо. Меня поразило в Елене, такой властно-красивой, подчинение чужой воле. Должно быть, глубоко сидит в нас, женщинах, и передается в потоке крови из поколения в поколение — не одну тысячу лет! эта покорность, подчинение силе. Мы боимся остаться без опоры — крепка она или шатка — страшимся не замужества.
Вот и меня охватило чувство одиночества. Оно налетело неожиданно, словно вывернулось из-за угла, и я растерялась от этого не испытанного ранее чувства.
Кажется, еще вчера я набрала бы привычный номер, и через десять минут Вадим был бы здесь. Теперь не могла, словно безотказно сработала какая-то деталь и память автоматически отключила Вадима. Я ждала звонка Алеши. Я прождала его весь день и весь вечер, ни на минуту не отлучаясь из дома. Раза два заглядывала ко мне мама, испытующе окидывала взглядом и молча уходила, озадаченная моим безмолвием. Я думала: мир полон больших событий — ученые создают межпланетные корабли, африканские народы рвут цепи колониального рабства, сталевары стоят у горячих печей и плавят сталь, кубинцы готовятся к защите революции — люди творят историю. А я, маленький человечек, стою у окошка, гляжу на ночную улицу и страдаю от тоски, от любви. И ничего выдающегося в этом нет... Но ведь любовь — неотступная и надежная спутница человека. Она с ним в горе и в минуты счастья, в годины бедствий и в праздники; без любви человечество, наверно, одичает...