— Ты все сказал? — Я смотрела ему в лицо. — Так вот запомни: я не совершаю никакой ошибки. Понял? И, пожалуйста, не следи за мной.
Я быстро ушла, чтобы он опять не заговорил так же длинно и скучно. Мне искренне было жаль его. Очень.
В моей комнате мама писала что-то за столиком и разговаривала сама с собой: она всегда разговаривала, когда готовилась к лекциям.
— Который час? — спросила она чужим голосом, не поворачиваясь.
— Без четверти три, — сказала я и сняла с вешалки халат.
— Что мы думаем делать дальше? — Мама наконец обернулась и постучала карандашом о коробку с моими безделушками. — Может быть, смутимся немножко, хотя бы для приличия?..
Я мельком взглянула на себя в зеркало; щеки отчаянно пылали, а с губ не сходила улыбка. Все это сердило маму, но я ничего не могла с собой поделать.
— Подойди, — сказала она низким, очень низким голосом: в нем уже чувствовалось приближение грозы, ее глухое рокотанье.
Я села на детский стульчик у ее колен и влюбленно заглянула в глаза — я всегда обезоруживала ее таким взглядом. Но она не запустила пальцы в мои волосы, как часто это делала, даже не коснулась головы.
— Евгения, что с тобой происходит? Где ты пропадаешь, с кем? Все это в один прекрасный день может плохо кончиться...
Я промолчала. Если бы она спросила меня, как подружка, что бывало прежде: «Ну, девчонка, поделись секретами...» — Я бы ей все выложила, — язык чесался рассказать обо всем. Допросы же, грубое вторжение всегда вызывают протест и сопротивление.
Мама взяла меня за подбородок и чуть вздернула мою голову.
— Очнись! Ты можешь ответить? Опять звонил Вадим. Мне стыдно перед ним за тебя...
Я поднялась рывком. Детский стульчик отлетел в угол.
— Он сам виноват.
— Вы поссорились? — Мама как будто испугалась. — В чем он виноват?
— Он ведет себя глупо... как надутый индюк.
— Вот как... С каких это пор он стал для тебя надутым индюком?..
— Все время был. Только я этого раньше не замечала.
— Не болтай вздора. Вадим порядочный человек, он к тебе хорошо относится. Нынешняя молодежь не слишком разборчива в этих вопросах.
— Подумаешь, хорошо относится! — сказала я как можно пренебрежительнее. — Для женщины не очень высокая честь, если к ней хорошо относится глупый человек. Это скорее унизительно. Следит, подкарауливает!.. Обыватель несчастный, чиновник! Я знаю, что он будет научным работником. Но это обязательно будет чиновник. Чиновники бывают всюду — и среди ученых, и среди преподавателей, и даже среди комсомольских работников. Чиновничество связано прежде всего с отсутствием полета мысли, творчества. Чиновники — враги всего живого и творческого!
И гроза грянула: мама выпрямилась и сразу подавила меня своей непреклонной волей. Ее огромные глаза стали еще больше и словно налились чернотой; этого ее взгляда побаивался даже папа. Книга, брошенная на стол, хлопнула оглушительно, подобно удару грома.
— Не смей так разговаривать со мной, дрянь! — крикнула мама. — Ты ничто и никто, чтобы судить о людях так плохо.
«Только бы не уступить ей сейчас, — мелькнуло у меня, — только бы не испугаться!»
— Я его невеста и могу думать и говорить о нем все, что захочу.
— Мне думается, ты понимаешь, что я не намерена выслушивать твои изречения. — Мама любила скрасить свой тон иронией. — Я не уверена, что услышу что-нибудь трезвое и путное. Иди позвони Вадиму. Он ждет. Пусть сейчас же приедет.
— Мне он не нужен.
- Мне нужен.
— Я знаю, зачем он тебе нужен; хочешь поскорее сбыть меня с рук — в благополучную семью.
— Да, хочу. И именно поскорее. Ты, кажется, начинаешь проявлять дурной вкус; сегодня у тебя один, завтра другой, послезавтра — третий...
— Я не делаю ничего предосудительного.
— Мне известно больше, что ты делаешь, — сказала мама. — Позвони Вадиму.
— Не стану.
— Хорошо. Я позвоню сама. — Она повернулась к двери.
Я поспешно предупредила ее;
— И разговаривать будешь сама. Я к нему даже не выйду.
Мама чуть откачнулась от меня, грузно оперлась рукой о стол. Ее все больше изумляло мое поведение.
— Ты что — сумасшедшая или пьяная?
Я ощутила, как веки мои против воли сузились, ноздри напряглись, — это не к добру; в такие минуты я теряю над собой всякий контроль и могу сделать или наговорить такое, в чем после долго буду каяться и проклинать себя.
— Я в здравом уме и трезвой памяти. Я не выйду за него замуж. — Внутри у меня, подобно капле с сосульки, что-то оторвалось и полетело вниз, вызывая слабость в ногах. Рука моя легла на горло, словно хотела заглушить голос.