— Надеюсь, вы не поверили сказке, которую сочинил этот мальчишка? — спросил Блейк. — Скорее всего он член какой-нибудь шайки карманников.
— Возможно, вы правы, но мы не можем быть в этом уверены. А закон не видит разницы между голодным мальчишкой, крадущим кусок хлеба, и закоренелым преступником. Того и другого вполне могут отправить в тюрьму или даже на виселицу. Какое мы с вами имеем право обрекать ребенка на такое будущее?
— Но разве может беззаконие стать альтернативой?
— Альтернативой станет реформа.
И Минерва пустилась в пространные рассуждения о теории справедливости, биллях, принимаемых парламентом, о Бентаме и Коббете, Элизабет Фрай, тюрьмах и народном образовании. К своему немалому удивлению, Блейк понял, что его заинтересовал этот разговор. Он с удовольствием слушал, как она рассуждала о проблемах общества, при этом ловко обходя вопрос политических интриг, видимо, понимая, что его отца всегда волновали споры в парламенте, министерствах и партии. Минерва обладала способностью представлять факты доступным и в то же время занимательным способом, избегая пустословия и быстро переходя к сути. Всю свою жизнь он провел в атмосфере подобных разговоров, но именно сейчас его действительно увлекла эта беседа. В трактовке Минервы все эти вопросы казались действительно важными. В основном Блейк слушал молча и лишь изредка задавал какой-то вопрос.
— А тюрьма Миллбанк действительно являет собой улучшенный вариант подобных заведений? — спросил он.
— Это лучше, чем Ньюгейтская долговая тюрьма или плавучая тюрьма-галера. Но заключенных там долго не держат, их переводят в другие места. Пока парламент не начнет действовать, истинной справедливости не видать.
К этому моменту они дошли до южного сектора Беркли-сквер, оказавшись почти у самого дома Чейзов. Минерва остановилась, повернулась и посмотрела ему в лицо. При свете газового уличного фонаря голубые глаза девушки сверкали так ярко, что теперь ее лицо уже не представлялось Блейку бледным.
— Я все-таки верю, Блейкни, что вам это не безразлично. Даже помыслить не могу иначе. Позвольте мне прислать вам несколько памфлетов на эти темы.
У него опустилось сердце. Памфлеты. Она хочет, чтобы он читал политические памфлеты. Блейк вдруг почувствовал себя школяром.
А Минерва продолжила, не замечая его беспокойства:
— Когда вы познакомитесь с подробностями, вы не сможете остаться равнодушным к ужасам, на которые обречены эти несчастные. Никто бы не смог.
Следовало сменить тему разговора, и как можно скорее. И хотя это противоречило решению, принятому раньше, другого способа на ум ему не пришло.
Минерве польстило искреннее внимание жениха, ведь раньше, как ей было известно, он никогда не интересовался ничем, кроме охоты. Когда Блейкни ухаживал за Дианой, той приходилось выслушивать бесчисленные рассказы об охоте на лис. Возможно, прошедшие годы изменили его легкомысленное мировоззрение.
Минерва вновь отметила паутинку морщин, тянувшихся от уголков его темно-синих глаз, наглядное свидетельство зрелости. Она не могла не признать, что этот мужчина действительно красив. Внимательно вглядываясь в его лицо при свете газового фонаря, она почувствовала, что произошло что-то необычное. Выражение его лица и даже его взгляд переменились. Если бы это был кто-то другой, Минерва сказала бы, что во взгляде мужчины угадывалось… желание.
— Моя дорогая мисс Монтроуз, если уж мне суждено выслушивать рассуждения о такой сухой материи, то пусть они срываются с уст хорошенькой девушки. А почему бы не найти этим прелестным губам более удачное применение? Разве будущий муж не заслуживает поцелуя?
Он смотрел на нее взглядом, полным настоящей страсти, а слегка ошарашенная Минерва пыталась хоть как-то истолковать такой поворот событий. В начале вечера она скорее бы согласилась поцеловать змею, чем Блейкни. Но сейчас?
— А почему бы и нет? — медленно протянула она. — Возможно, тогда мы оба будем лучше понимать, что именно получаем.
Его дыхание ласково коснулось ее щеки.
— Из соображений благоразумия, — пробормотал он, и его низкий голос понизился до баса, — и поскольку мне не хотелось бы скрещивать шпаги с лордом Чейзом, предлагаю выйти из-под фонаря.
Он нелепо официальным жестом подал ей руку и повел к темному пятачку в центре площади. Парк был достаточно большим и служил отличным убежищем от городского шума в этом привилегированном районе. Стук копыт и громыхание колес по булыжной мостовой, громкие разговоры, доносившиеся из открытых окон особняков, растаяли вдали, и до них теперь доносилось только шуршание молодой листвы и нестройные напевы ночной птицы.