(ВАРИАНТ)
Титульный лист французского издания сборника «Le Réveille-Matin des Francos.
Историограф. Если бы покойный господин Адмирал знал эту басню[65] и вел себя, как эта лисица, то он оказал бы всем нам большую услугу. Но овца, которая, как ты знаешь, умеет только блеять и не умеет, изменив свой голос, выть с волками по-волчьи, не избегает опасности. Однако, что касается этих приспешников тирана[66], то какое средство есть против них?
Эти презренные существа, видя, как сверкают сокровища тирана, которые он добывает из пота народа и путем грабежа его имущества, смотрят с изумлением на лучи его великолепия и, привлеченные этим блеском, приближаются к нему, не думая о том, что они попадают в пламя, которое не преминет поглотить их.
Точно так же безрассудный сатир[67], как гласят старинные басни, увидев яркий огонь, принесенный Прометеем, нашел его столь прекрасным, что подошел поцеловать его и сгорел.
Так мотылек, желая насладиться каким-нибудь большим удовольствием[68], бросается на пламя свечи, которое кажется ему светлым и блестящим, и испытывает на себе другое его качество — его способность сжигать.
Общеизвестная вещь для тех, кто видит их вблизи, что эти негодяи-попрошайки терпят невероятные тяготы, ибо они вынуждены день и ночь думать только о том, как бы понравиться тирану, и расшибать себе лоб, надрываться и изощряться в придумывании все новых средств, как предавать, убивать, распутничать, грабить и обкрадывать; они вынуждены отказываться от своих вкусов ради вкуса тирана; и, несмотря на все это, они не могут не бояться его больше всего на свете; их глаза должны быть всегда настороже, они принуждены держать всегда ухо востро, чтобы выслеживать, откуда последует удар, чтобы во-время разоблачить засаду; они должны следить за выражением лиц своих соратников, чтобы разгадывать, кто ему изменяет; они должны каждому улыбаться и всех бояться; не иметь никого — ни одного явного врага и ни одного преданного друга, ходить всегда с улыбкой на устах и с пронзенным сердцем, не будучи в состоянии быть веселыми и не осмеливаясь быть печальными.
Политик. Ты описал в двух словах жизнь этих презренных людей. Но, говоря об этом с полным знанием дела и без обиняков, следует признать, что самым счастливым из всех других государств является то, в котором, по выражению Платона, государи-философы или философы управляют государством[69]. Большое счастье быть подданным хорошего, повинующегося закону государя, который в свою очередь в качестве гарантии, дабы закон не был нарушен, имеет известное число генеральных штатов и парламентов[70], как это было некогда в нашей Франции и как это существует еще и по сей день у некоторых наших соседей.
Поэтому большое несчастье находиться в порабощении у тирана, вероломного убийцы[71] и у такого же вероломного королевского совета; у тирана, который не блюдет ни веры, ни закона, никакой справедливости, никакого правосудия; для него не существует никакой гуманности, никаких законов, даже тех, которые природа начертала в сердцах самых безнадежных болванов.
Большое несчастье — говорю я — не только для придворных, но и для всех вообще французов, какой бы веры они ни были и какого бы они ни были положения, находиться под властью самодержца, относительно которого никогда нельзя быть уверенным, что он будет хорош, раз всегда в его власти быть дурным, когда он того захочет. А иметь многих таких повелителей значит быть во сто крат несчастнее.
Но я очень хотел бы узнать, как возможно, что такое огромное число людей, столько деревень, столько городов и областей терпят над собой так долго одного-единственного тирана, не имеющего никаких других средств, кроме тех, которые они ему дают. Он может им вредить только в такой мере, в какой они захотят это переносить; он не мог бы причинить им никакого зла, если бы они не предпочитали лучше терпеть, чем противодействовать ему. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее я поражаюсь.
Историограф. Уверяю тебя, я удивляюсь не меньше твоего. Но прошу тебя, дорогой мой друг, раз уже я имею возможность тебя послушать на эту тему, расскажи мне об этом поподробнее. Эта тема сейчас весьма своевременна[72], и я знаю, что ты великолепно разбираешься в этом, как человек нашего века. Начинай, я буду слушать тебя и готов бодрствовать всю ночь.
Политик. Согласен, вот уже немало времени, как я настолько переполнен этими мыслями, что буквально сгораю от желания выложить все то, что я думаю по этому поводу.
64
Спустя полгода после избиения гугенотов в Варфоломеевскую ночь одновременно вышли в свет два боевых политических памфлета, являвшихся ответом на эти события. Один — на латинском языке под названием: «Dialogus quo multa exponumur quae Lutheranis et Hugonotis Gallis acciderunt. Nonnulla item scitu digna et salutaria consilia adjecta sunt». Oragniae excudebat Adamus de Monte, 1573; другой — на французском языке под названием: «Dialogue auquel sont traitées plusieurs choses advenues aux Luthériens et Huguenots de la France, ensemble certains points et avis nécessaires d’être sçus et suivis». Basle, 1573; в конце последнего отмечено было: «Закончен печатанием на двенадцатый день второго полугодия после предательства» (имеется в виду Варфоломеевская резня. —
В следующем, 1574 г. были изданы на латинском языке два диалога: «Dialogi ab Eusebio Philadelpho Cosmopolita in Gallorum et caeterarum nationum gratiam compositi, quorum primus ab ipso auctore recognitus et auctus, alter vero in lucem nunc primum editus fuit». Edimburgi, ex typographia Jacobi Jamaei, 1574, — составившие содержание латинского издания сборника «Le Révieille-Matin des François». В конце второго из этих диалогов — «Dialogus secundus, ab Eusebio Philadelpho Cosmopolita in Gallorum et vicinarum gentium...» было напечатано довольно большое извлечение из «Рассуждения о добровольном рабстве», без всяких указаний на то, что это отрывок из другого произведения, и без всякого упоминания имени автора. В таком виде впервые была опубликована часть рукописи Ла Боэси.
Извлечение из «Рассуждения о добровольном рабстве» занимает страницы 128—134 второго диалога. Этот отрывок отличался от текста Ла Боэси весьма незначительными изменениями. Самыми существенными из них были следующие. В абзаце, начинающемся словами: «Но кто, кроме очевидца, поверил бы когда-либо в то, что ежедневно совершается на наших глазах», было вставлено:
Что же представлял собой сборник «Le Réveille-Matin des François»?
Это было одно из первых произведений обширнейшей и часто блестящей литературы политических памфлетов, возникшей в ответ на Варфоломеевскую резню. В этом боевом политическом произведении разоблачалась полная негодность короля и всего королевского дома и перечислялись их крупнейшие злодеяния; заканчивалось оно призывом к борьбе с правящей династией всеми средствами, вплоть до убийства вероломного короля-убийцы, превратившегося в тирана.
Приводимый отрывок, так же как и напечатанный в латинском издании того же сборника, вставлен в конец второго диалога. Литературное обрамление диалога таково. Участниками его являются Историограф, служитель истины, олицетворяющий беспристрастие историка, и Политик, умеренный католик, человек с большим политическим опытом, весьма осведомленный во всем, что происходит в ближайшем окружении короля, в важнейших политических интригах и тайных замыслах. Оба они (обращенные в конце первого диалога в протестантизм) возвращаются из поездки по Европе и случайно сталкиваются в гостинице. В завязавшейся беседе друзья спешат поделиться всем, что им пришлось увидеть в посещенных ими странах. Целью их поездки было добиться помощи иностранных протестантских государей. Среди прочих политических тем всплывает разговор о приближенных короля, о приспешниках тирана. Так, не без известного искусства, в ткань чужого произведения вплетается отрывок из «Рассуждения о добровольном рабстве».
Перевод сделан с экземпляра, хранящегося в Ленинграде, в Государственной Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Титульный лист этого издания см. стр. 47.
65
66
68
69
70
71
72