Nil ego contulerim jucundo sanus amico[202].
Древний поэт Менандр говорил, что счастлив тот, кому довелось встретить хотя бы тень друга. Он имел все основания говорить так, в особенности если он исходил при этом из опыта. Действительно, по правде говоря, если я сравниваю весь остаток моей жизни, которая божьей милостью была у меня привольной, благоустроенной и, за исключением потери такого друга, не омраченной никаким другим гнетущим горем; я провел ее в полной ясности духа, довольствуясь тем, что мне было отпущено, и не ища большего, и вот, если я сравниваю ее, повторяю, всю ее с теми четырьмя годами, когда мне дано было наслаждаться сладостной дружбой и общением с этим человеком, то все это только дым, только темная и безрадостная ночь. С того дня как я потерял его.
quem semper acerbum
Semper honoratum (sic, Dii, voluistis) habebo[203],
я влачу томительное существование, и самые радости, которые встречаются на моем пути, вместо того чтобы утешить меня, удваивают мою горечь от утраты его. У нас все было пополам с ним, и мне кажется, что я краду у него его долю.
Nec fas esse ulla me voluptate hic frui
Decrevi tantisper dum ille abest meus particeps[204].
Я до такой степени привык быть всегда и везде его вторым «я», что мне кажется, будто я не более чем половина человека.
Illam meae si partem animae tulit
Maturior vis, quid moror altera?
Nec carus aeque, nec superstes
Integer. Ille dies utramque
Duxit ruinam[205].
При всякой мысли, при всяком действии мне недостает его, как это было бы и с ним, если бы он пережил меня. Ибо, подобно тому как он бесконечно превосходил меня во всех познаниях и добродетелях, точно так же он был неизмеримо выше меня и в долге дружбы.
Quis desiderio sit pudor aut modus
Tam cari capitis?[206]
О misero frater adempte mihi!
Omnia tecum una perierunt gaudia nostra,
Quae tuus in vita dulcis alebat amor.
Tu mea, tu moriens fregisti commoda, frater;
Tecum una tota est nostra sepulta anima,
Cujus ego interitu tota de mente fugavi
Haec studia, atque omnes delicias animi.
…………………………
Alloquar? Audiero nunquam tua verba loquentem?
Nunquam ego te, vita frater amabilior,
Adspiciam posthac? At certe semper amabo[207].
Но послушаем этого юношу 16 лет[208].
Так как я увидел, что это произведение было тем временем опубликовано, и с дурным умыслом[209], людьми, старающимися внести смуту и изменить наш государственный строй, не задумываясь, исправят ли они его этим; и так как они смешали его с другими писаниями в их вкусе, то я отказался от мысли поместить его здесь. А для того, чтобы память автора не пострадала в глазах лиц, не знавших как следует его взглядов и его поступков, то я предупреждаю их, что эта тема трактовалась им в ранней юности в целях литературного упражнения, как ходячий, избитый сюжет, без конца разбиравшийся в тысяче всевозможных сочинений. Я нисколько не сомневаюсь, что он верил в то, что писал, так как он был достаточно совестлив, чтобы не лгать даже в шутке. И знаю я, кроме того, что если бы перед ним был выбор, то он предпочел бы родиться в Венеции, а не в Сарла[210], и с полным основанием. Но у него было верховно запечатлено в его душе другое правило — благоговейнейшим образом повиноваться и подчиняться законам страны, в которой он родился. Не было никогда лучшего гражданина, гражданина, более озабоченного спокойствием своей страны и более враждебно относившегося к беспорядкам и новшествам своего времени. Он скорее отдал бы все свои силы, чтобы потушить пламя, чем для того, чтобы еще более разжечь его. Его дух был скроен по образцу иных веков, чем наш.
Поэтому вместо этого серьезного произведения я помещу здесь другое[211], относящееся к той же поре его юности, только более веселое и жизнерадостное.
ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ[212]
Читатель, всем тем, что ты получаешь в твое распоряжение из литературного наследия покойного господина Этьена Ла Боэси, ты обязан мне: ибо ставлю тебя в известность, что сам он ничего из того, что ты имеешь перед собой, никогда не предназначал для твоих глаз, так как он не считал это творчество достойным предавать гласности. Но ввиду того, что я, который не так непомерно строг, не нашел в его завещанной мне библиотеке ничего другого, то я не хотел допустить, чтобы и это потерялось. К тому же, по скромному моему разумению, — я надеюсь, что ты согласишься со мной в этом, — самые выдающиеся люди нашего времени часто выступают с менее значительными вещами, чем нижеследующие.
вернуться
Nil ego contulerim jucundo sanus amico. Нет! покуда я в здравом уме, ничего не сравняю я с другом (Гораций. Полное собр. соч. Сатиры, кн. первая, 5, строка 45. М., 1936, стр. 224).
вернуться
Quem semper acerbum...
«День уже пришел (если я не ошибся), что вечно прискорбным,
Чести достойным всегда (так боги хотели) мне будет».
(Вергилий, Энеида, кн. V, строки 49—50. М., 1933, стр. 136).
вернуться
«Nec fas esse ulla me voluptate hic frui decrevi...
|| «...решил,
Нельзя мне наслаждаться удовольствием,
Покамест сын не примет в нем участия»
(Теренций. Комедии. Самоистязатель, акт I, сц. I. строки 147—149. М.—Л., 1934, стр. 148).
вернуться
Illam meae si partem animae tulit...
«Но если б раньше смерть унесла тебя
Моей души часть, с частью другой зачем
Себе не мил, уже калека —
Медлить я стал бы? Тот день обоим
Принес бы гибель...»
(Гораций. Полное собр. соч., Оды, II, 17. М. — Л., 1936, стр. 80).
вернуться
Quis desiderio sit pudor aut modus...
«Можно ль меру иль стыд в чувстве знать горестном
При утрате такой?...»
(Гораций. Полное собр. соч., Оды, I, 24, строки 1—2. М. — Л., 1936, стр. 36).
вернуться
О misero frater adempte mihi!..
«...O я несчастный, зачем, брат мой, ты взят у меня,
Ты, умирая, мой брат, мне все счастье разрушил,
Вместе с тобой теперь весь мой и дом погребен,
Все с тобой заодно погибли мои наслаждения,
Что ты при жизни своей сладкой любовью питал.
Стану ль с тобой говорить? Услышу ль твои похождения?
Иль никогда уж тебя, жизни милейший мне брат,
Более не увидать? Но вечно любить тебя буду...»
(Стихотворения Катулла в переводе А. Фета. М., 1886, стр. 108, 96).
вернуться
послушаем этого юношу 16 лет. В первых изданиях «Опытов»: «18 лет» (см. прим. 5, стр. 190).
вернуться
это произведение было тем временем опубликовано, и с дурным умыслом... Монтень имеет в виду гугенотский сборник «Mémoires de l’Eatat de France sous Charles IX», в одном из выпусков которого было напечатано «Рассуждение о добровольном рабстве».
вернуться
он предпочел бы родиться в Венеции, а не в Сарла. Имеется в виду, что Ла Боэси предпочел бы родиться в республиканской Венеции, а не в монархической Франции, хотя в действительности Венеция отнюдь не была той идеальной республикой, о которой мечтали гуманисты, а представляла собой безраздельное господство купеческой олигархии.
вернуться
вместо этого серьезного произведения я помещу здесь другое... Монтень поместил в своих «Опытах» 29 сонетов Ла Боэси, которые составили двадцать девятую главу первой книги «Опытов». Эти стихи печатались во всех изданиях «Опытов», вышедших при жизни Монтеня. И только незадолго до смерти, подго-товляя новое издание своей книги, делая к ней исправления и добавления, Монтень зачеркнул эти сонеты и написал: «Эти стихи имеются в другом месте».
вернуться
Обращение к читателю. Этим обращением к читателю открывается та книжечка произведений Ла Боэси, которую Монтень издал в 1571 г. (см. прим. 7 на стр. 190). Оно интересно с той точки зрения, что в нем Монтень объясняет, почему он не включил «Рассуждение о добровольном рабстве» в изданные им произведения Ла Боэси.