Титульный лист изданных Монтенем в 1571 г. произведений Ла Боэси
От людей, с которыми он общался в более молодом возрасте, — ибо наше с ним знакомство началось лет за шесть до его смерти, — я узнал, что он написал еще много других латинских и французских стихотворений — некоторые под псевдонимом Жиронда, и мне довелось слышать обширные отрывки из них. Даже автор «Древностей Буржа»[213] приводит его стихи, о которых я знаю, но мне неизвестно, что со всем этим сталось, равно как и с его греческими стихами. И это неудивительно, ибо как только его осеняла какая-нибудь мысль, он набрасывал ее на первом попавшемся ему под руку листке бумаги, нисколько не помышляя о его сохранности. Заверяю тебя, читатель, что я сделал все, что мог, и что за семь лет, прошедших со времени его смерти, я мог обнаружить только то, что ты здесь видишь, за исключением «Рассуждения о добровольном рабстве» и нескольких «Мемуаров, касающихся волнений в связи с январским эдиктом 1562 года»[214]. Но что касается этих двух только что названных произведений, то я нахожу их построение слишком деликатным и хрупким, чтобы подвергать их действию резкого и буйного ветра теперешней непогоды[215].
Париж, 10 августа 1570 г.
ПИСЬМО ГОСПОДИНУ ДЕ ЛАНЗАК[216]
кавалеру королевского ордена, советнику тайного совета короля, обер-интенданту его финансов и командиру ста дворян его двора
Сударь, посылаю Вам «О домоводстве» («Oeconomicus») Ксенофонта, переведенное на французский язык покойным господином де Ла Боэси. Подарок этот, как мне казалось, подойдет Вам как потому, что в первоначальном своем виде он, как Вы знаете, принадлежит перу человека знатного, происхождения, который был выдающимся полководцем и велик был и в мирное время, так и потому, что эту вторичную свою форму[217] он получил благодаря лицу, которое Вы — я знаю — любили и уважали в течение всей его жизни.
Это послужит Вам стимулом сохранить к его имени и к его памяти Ваше хорошее отношение и Вашу благосклонность. И смелее говоря, не бойтесь, сударь, даже несколько усилить их: ибо если Вы могли ценить его только на основании его общественных оказательств, то я должен Вам сказать, что его ценность значительно превосходила эти пределы, так что Вы очень далеки от знания его в целом.
Он оказал мне при жизни своей честь, которую я отношу к величайшим моим удачам, завязать со мной столь тесную связь и столь высокую дружбу, что не было в его душе такой складки, такого движения, такого импульса, которых я не должен был знать и судить о них, разве только если иногда мое зрение оказывалось недостаточно острым. Действительно, говоря без преувеличений, надо признать, что он был, беря все в целом, настолько близок к чуду, что, выходя, когда речь идет о нем, за пределы правдоподобия, я вынужден во имя того, чтобы не усомнились во всем, что я о нем сообщаю, ограничивать себя и быть ниже того, что я знаю об этом. И я ограничусь на сей раз, сударь, только тем, чтобы просить Вас во имя почтения и уважения к истине поверить и засвидетельствовать, что наша провинция Гиень не имела среди людей его сословия никого ему равного.
Итак, в надежде, что Вы воздадите ему то, что ему по всей справедливости надлежит, а также чтобы освежить Вашу память о нем, я посылаю Вам эту книгу, которая заодно сообщит Вам относительно меня, что если бы не прямой запрет, к которому меня обязывает моя неспособность, я послал бы Вам столь же охотно кое-что свое, как признательность за все, чем я Вам обязан, и в благодарность за давнюю вашу любовь и дружбу по отношению к членам моей семьи. Но, сударь, за неимением лучшей монеты, предлагаю Вам принять в расчет мою непреклонную волю с величайшей готовностью сослужить Вам любую службу.
Молю, сударь, да хранит Вас бог!
Ваш покорный слуга
Мишель де Монтень.
ПИСЬМО ГОСПОДИНУ ДЕ МЕМ[218]
сеньеру де Руасси и де Малясиз, советнику короля в его тайном совете
Сударь, одно из величайших человеческих безумств состоит в том, чтобы тратить все силы своего ума на разрушение и ниспровержение ходячих общепринятых представлений, приносящих нам удолетворение и довольство. В самом деле, в то время как все сущее под небом употребляет средства и орудия, вложенные природой ему в руки (как она действительно обычно и делает) для украшения и благоустройства своего существования, люди ради того, чтобы казаться более смелого и независимого нрава, который ничего не принимает, не примерив и не взвесив предварительно тысячу раз на чувствительнейших весах разума, разрушают мирное и спокойное состояние своих душ лишь для того, чтобы после долгих исканий наполнить их в конечном счете сомнением, беспокойством и тревогой. Не без основания простота и детская ясность были так настойчиво рекомендованы самой истиной.
213
215
216
218