Второй вид воздействия несовершенен с точки зрения того или другого из этих двух приемов. Если куски металла могут быть расположены таким образом, что они будут отбивать время без того, чтобы я прилагал к этому руку, значит, мне недостает ума для того, чтобы усмотреть это расположение; если же они ни в коем случае не могут быть расположены таким образом, значит, у меня недостает мудрости для того, чтобы извлечь из них то, что находится за пределами их природы.
Третий способ воздействия несовершенен лишь в том случае, если куски металла могут быть прилажены так, что они будут отбивать время сами по себе. В данном случае способ этот не лишен мудрости, ибо, согласно предположению, он требует от вещей только того, на что они способны; но ему недостает ума для того, чтобы заставить их выполнить мой замысел, как это возможно, силами одной лишь собственной природы. Всегда требуется больше умения для создания механизма, исполняющего ваш замысел, чем для того, чтобы не создать его, когда создание его вполне возможно.
До того как создан механизм, который я желаю создать, я не могу действовать более совершенным способом, чем способом воздействия, безразличного к природе объектов: ибо, если объекты будут сопротивляться некоему расположению, мне, заставляющему их принять это расположение, будет недоставать мудрости; но, так как я предполагаю, что объекты эти безразличны к любому расположению, воздействие мое всегда будет безразличным по отношению к их природе. Мое воздействие предопределяется моим замыслом.
Однако коль скоро механизм создан, я должен впредь действовать лишь точно в соответствии с ею природой. Итак, на примере этих трех способов воздействия вы видите то, что мы и предположили, а именно что простого единообразия недостаточно для того, чтобы сделать воздействие совершенным; для этого необходимо, чтобы единообразие предполагало мудрость и разумение.
Заметьте также, что воздействие не становится более совершенным от большего его единообразия, если в этом единообразии нет разумения и мудрости.
Я полагаю невозможным, чтобы механизм отбивал время сам по себе. Следует, чтобы я каждый раз запускал его своей рукой. В этом воздействии есть свое единообразие, заключающееся в том, что я всегда действую в соответствии с моим замыслом и вопреки природе моего объекта.
Я поручаю человеку, который (хоть я и отлично знаю, когда нужно завести часы для боя) никогда не пропустит момента и даст мне знак в нужную минуту подойти к часам; и я потом говорю: «Вот, мое воздействие таким образом стало более единообразным и, следовательно, более совершенным: ведь я всегда действую по знаку этого человека!» Прав ли я?
Разумеется, нет. Новое единообразие моего воздействия не предполагает у меня большей мудрости; я тем не менее все-таки требую от моего механизма того, на что он не способен. Единообразие это не предполагает во мне большего разумения, потому что природа упомянутого человека не имеет никакого отношения к часам: он подает мне знак лишь потому, что я этого хочу; совершенно очевидно следующее: то, что я этого захотел, не делает меня более умелым. Понимание этого введенного мною без необходимости и тем самым произвольного отношения не делает меня более умным; а тот факт, что я ввел его без необходимости, делает меня менее мудрым. Вот все, к чему приводит новое единообразие моего воздействия.
Поскольку под выражением «всеобщие воздействия» или «всеобщие законы» смутно и в целом подразумеваются воздействия, обладающие единообразием, сообщающим им большее совершенство, и при этом четко не разъясняется, в чем заключается это совершенство, я полагаю, что мы можем определить всеобщие воздействия или всеобщие законы как такие, которые способствуют воплощению замысла в соответствии с природой объекта, причем природа объекта, как таковая, требует того же, чего требует и сам замысел.
Таким образом, частные воздействия или законы будут теми воздействиями и законами, которые воплощают замысел вне или вопреки природе объекта: это понятно само собою.
К этому надо добавить третий вид воздействий или законов, о которых до сих пор еще никто не подумал, хотя они вполне могут служить разъяснению нашего вопроса. Мы назовем их посредствующими воздействиями или законами: это те воздействия, которые содействуют воплощению замысла способом, безразличным к природе объекта.
Очень легко применить к богу и его деяниям эти определения и приведенные нами выше примеры. Таким образом, вся наша проблема разрешается с помощью некоей аллегории.
В намерения бога входит, чтобы движения сталкивающихся между собою тел переходили от одного тела к другому.
Однако, согласно природе тел, это никогда не может случиться: ведь по своей природе они не имеют никакой силы взаимного воздействия.
И вот бог требует от тел чего-то превосходящего их природу. Таким образом, он впадает в одну из двух несообразностей частного закона, суть которого заключена в том, что, согласно ему, замысел не соразмеряется с природой объекта.
В нашем примере это соответствует моему замыслу заставить механизм отбивать время при том, что я предполагаю, будто невозможно, чтобы механизм его отбивал.
В отношении бога несообразность эта еще гораздо более велика, чем та, в которую впадал я. Пусть мои намерения и выходят за пределы природы кусков металла — но ведь это не я дал им эту природу. Что же касается бога, то сущности вещей основаны на его собственном существе: они таковы потому, что такова сущность бога, которая необходима. Однако совершенно нелепо, чтобы божественная мудрость, осуществляя свои замыслы, требовала от вещей большего, чем в них заложено благодаря причастности божественной природе, предопределившей их существо. Нелепо, чтобы их природа, предельно совершенная, в то же время оказывалась бы настолько несовершенной, что была бы не в состоянии способствовать воплощению замыслов бога, или же, наоборот, чтобы замыслы бога оказались столь исключительными, что их воплощению не могла бы способствовать природа вещей, несмотря на все ее совершенство.
На случай если бы, согласно природе тел, их движения не могли усиливаться или ослабляться при столкновении, бог должен был бы питать замысел, воплощение которого позволяло бы телам постоянно сохранять одно и то же количество движения независимо от того, сталкиваются ли они между собой или нет. В этом случае бог действовал бы, прибегая ко всеобщему закону.
Вы скажете, что в самой природе тел заключено свойство быть движимыми — то больше, то меньше, — согласно тому, чего пожелает бог.
Правильно: это заключено в их природе, если рассматривать тела просто, как таковые, — как части индифферентной материи, всегда имеющей большее или меньшее движение. Но если рассматривать тела как части механизма, то в их природе заключено свойство не принимать неравномерного движения — то быстрого, то более медленного — без того, чтобы этого требовало устройство механизма.
Если механизм, после того как он получил движение, не может отбивать время и я вынужден своей рукой заставлять его это делать, я в этом случае действую посредством частного закона и вопреки природе этого механизма, который стремится отречься от всего, что естественным образом может вытекать из приданного ему мною устройства.
Но если я беру два куска металла, не имеющие между собой никакой связи и никакого отношения, которое делало бы их частями целого, и ударяю один из них о другой столько раз, сколько соответствует данному часу, то в этом случае я действую с помощью посредствующего закона, ибо эти два куска металла остаются в том состоянии, при котором они индифферентны к любому виду движения, какой я им пожелал бы сообщить.