Но, наверное, скрип–то и выдал их: снизу донесся крик, и из шахты вылетел дротик. Закружившись и не причинив никому вреда, он упал обратно. Тут подошел Арскейн, толкая перед собой ворох полусгнившей мебели.
Снизу доносились странные звуки. Но Форс не поддался на эту уловку и не рискнул выглядывать через край. Он продолжал молча сражаться с дверью. Арскейн стал помогать ему. Вдвоем они вели борьбу с упрямым металлом. Соленый пот ел им глаза, стекая по лицу и капая с подбородка.
Звуки в шахте стали громче. Еще несколько дротиков мелькнули в луче света и упали обратно. Один, брошенный с большим умением или удачей, попал в пол между ногами Форса. Арскейн повернулся к груде приволоченной им мебели и сильно толкнул ее, опрокинув всю кучу вниз. В ответ раздался ужасный вопль, а затем отдаленный треск. Арскейн провел рукой по влажному подбородку.
— Клянусь Рогатой Ящерицей, один из них больше не полезет сюда.
Дверь в шахту была уже закрыта наполовину. И в тот же миг раздался резкий щелчок, сопротивление двери исчезло, а они едва не свалились в шахту. Форс торжествующе закричал… но слишком рано. Фут–вот и все, что они выиграли. И щель еще была достаточно широкой, чтобы в нее можно было протиснуться.
Арскейн отступил и долго разглядывал дверь. Затем Ударил по ней ладонью, вкладывая в этот удар всю силу. Дверь снова поддалась, но только на несколько дюймов. Однако в шахте снова послышались звуки. Охотников не Испугала судьба их сородича.
Что–то появилось из темноты, опустившись у самой Ноги Форса. Это была рука, но тонкая, как кость скелета, и покрытая сероватой морщинистой кожей. Она скребла кривыми когтями, ища, за что бы зацепиться, больше напоминая крысиную лапу, чем руку. Форс поднял ногу и ударил, вдавив каблук сапога, подкованного гвоздями для хождения по горным тропам, точно в ладонь этого чудовища. Пронзительный вопль раздался в ответ из проема шахты. Люди набросились в последней бешеной атаке на дверь, ломая ногти и сдирая кожу, и та поддалась: с резким щелчком она зашла в паз на противоположной стене.
Некоторое время они стояли, тяжело дыша, прислонившись к стене коридора, вытянув перед собой израненные, в синяках и кровоточащих царапинах руки. По двери стучали кулаки тварей, но тщетно.
— Эта дверь останется закрытой, — наконец выдохнул Арскейн. — Они не могут висеть на лестнице в шахте и давить на нее. Если нет никакого другого пути, то мы в безопасности… на некоторое время…
Лура двинулась вперед по коридору, заглядывая в комнаты вдоль него. Там им тоже ничего не угрожало. Они могли спокойно отдышаться. А может, они сейчас пойманы в ловушку, столь же ужасную, как та, в которую угодил Арскейн в лесу с музеем?
Южанин повернул к фасаду здания, и Форс последовал за ним к одному из высоких окон, давным–давно лишенному стекла, откуда им была видна улица внизу. Они видели тело кобылы, но тюк, которая она несла, был сорван, и том, как она лежала, было что–то странное.
— Значит… они пожиратели мяса…
При этих словах Арскейна Форс разинул рот. Кобыл была мясом… может, и они тоже — мясо! Он поднял глаза чувствуя тошноту, и увидел, что та же самая мысль пришли в голову здоровяка. Но рука Арскейна сжимала также дубинку, которую он захватил.
— Прежде, чем эта еда попадет в чей–нибудь котел, ее еще нужно добыть. И охота за ней дорого им обойдется. Они в самом деле Зверолюди, о которых ты говорил?
— Я так думаю. И они считаются очень хитрыми…
— Значит, и нам придется тоже быть хитрыми. Ну а теперь, поскольку мы не можем спуститься… давай посмотрим, что находится над нами.
Форс следил за голубями, летающими над руинами. Пол под их ногами был белым от птичьего помета.
— У нас нет крыльев…
— Да, нет… но я — из племени, которое некогда летало, — ответил Арскейн, и в его спокойном голосе звучала какая–то ирония. — Мы найдем путь отсюда, по которому эха падаль внизу не сможет следовать. Давай–ка поищем его.
Они прошли из одного коридора в следующий, заглядывая по пути в комнаты. Но везде обнаруживали лишь остатки мебели и истлевшие кости. В третьем коридоре были двери, выходившие в шахту. Но все они были закрыты. Потом, в дальнем конце одного из боковых коридоров Арскейн рывком распахнул последнюю дверь, и они вышли на лестницу, которая вела и вверх, и вниз.
Мимо них пронеслась Лура, бросившаяся вниз по лестнице и исчезнувшая, как всегда, бесшумно, как это она умела делать. Они присели на корточки в сумраке, дожидаясь ее возвращения.
Лицо Арскейна приобрело сероватый оттенок, но вовсе не из–за отсутствия света. Усилия, которые он прилагал, поднимаясь по лестнице и сражаясь с дверью, не могли не сказаться, и теперь это проявлялось. Он осторожно прислонился больным плечом к стене. Форс медленно нагнулся вперед. Теперь, когда они не двигаются, можно и прислушаться к посторонним звукам. Он слышал топот шагов Луры, шорох рассыпавшегося в порошок щебня, который ее лапы потревожили где–то.
Ничто с виду не свидетельствовало о пользовании Зверолюдьми этой лестницей. Но… вот Лура остановилась! Форс закрыл глаза, выбрасывая из головы собственные мысли, пытаясь, как никогда прежде, уловить мысленные излучения из сознания огромной кошки. Ей не угрожает никакая опасность, но она в замешательстве. Путь перед ней закрыт таким образом, что она не может пробраться. И когда ее коричневая голова снова показалась над верхней ступенькой, Форс уже знал, что, идя вниз, они не выберутся отсюда. Он сказал об этом Арскейну.
Рослый южанин, устало вздохнув, поднялся на ноги.
— Так. Значит, нужно идти вверх… но медленно, товарищ. Эти лестницы Древних могут поразить воображение кого угодно!
Форс перекинул его руку через свое плечо, беря на себя часть веса более могучего южанина.
— Медленно… нам ведь придется идти еще целый день…
— И, возможно, всю ночь, и еще несколько дней. Ну пошли… друг.
Через пять пролетов Арскейн тяжело сел, потащив за собой Форса. И горец был рад этому привалу. Они поднимались медленно, конечно, но теперь его нога заныла qx боли, а воздух со свистом вырывался из легких, и он уже чувствовал уколы боли под ребрами.
Некоторое время они просто сидели, восстанавливая дыхание. Потом Форс с тревогой заметил, что сквозь щели в полу солнечный свет уже начал блекнуть. Он подполз к окну и выглянул из него. Сквозь рваные зубья разрушенных зданий он увидел воду озера и солнце, низко нависшее над горизонтом на западе. День уже подходил к концу.
Арскейн, когда он ему сообщил об этом, встряхнулся.
— Теперь пора поесть, — заметил он. — И, возможно, нам придется слишком часто подкреплять свои силы из твоей фляги…
Вода! Форс совсем забыл о ней. И где внутри этого лабиринта коридоров и комнат они найдут воду и еду? Но Арскейн уже поднялся на ноги и переступил через порог двери, которая вела в остальные помещения, расположенные на этом этаже. Птицы… Форс вспомнил, что они гнездятся здесь… Вот что может быть ответом — птицы!
Но они вышли в длинную комнату, где под их ногами оказалась какая–то мягкая ткань. Здесь было множество столов, и вокруг каждого — стулья. Форс уловил блеск металла, разложенного в полном порядке на ближайшем столе. Он поднял предмет. Да это же, несомненно, вилка! Значит, это место, где ели Древние. Но еда… любая еда должна была давным–давно пропасть.
Он сказал это только для того, чтобы увидеть, как Арскейн покачает отрицательно головой.
— Это не так, товарищ. Я бы скорее сказал, что судьба благоволит к нам так, как совсем к немногим. В своем путешествии на север мне повезло наткнуться на похожее место, и в находившихся дальше комнатах поменьше я обнаружил множество банок с едой, оставленных Древними, но еще сохранившимися в хорошем состоянии. Той ночью я попировал так, как вождь во время начала праздника Прихода Осени…
— Поесть пищу, обнаруженную в древних местах, означает подвергнуть себя смертельной опасности. Это закон! — упрямо повторил Форс. Но он пошел следом за Арскейном, когда тот двинулся к двери в дальнем конце комнаты.
— Пища бывает разных видов. Я понимаю так: содержащий ее контейнер должен быть совершенным — без единого изъяна. Даже я, ничего не знающий об этих мертвых местах, могу догадаться об этом. Но я жив, разве не так, и я ел пищу, оставленную Древними. Мы не сможем сделать это, если только не поищем ее здесь.