Ножами разрезали их путы, потом их рывком поставили на ноги. Когда стало ясно, что оба они не в состоянии идти, последовало второе совещание. По жестам Зверолюдей Форс догадался, что одна группа склоняется к тому, чтобы сразу же убить их, но вожак придерживался противоположного мнения. И в конце концов вожак победил. Двое членов клана бросились куда-то из лагеря и вскоре вернулись с крепкими молодыми деревцами, даже не очищенными от веток. Через несколько секунд Форс оказался привязанным к одному из них лицом вниз, и двое Зверолюдей, идя обманчиво лёгким шагом, понесли его.
Впоследствии он старался не вспоминать об этой ночи. Время от времени происходила смена носильщиков, но всё это время он находился в прострации, приходя в себя лишь тогда, когда его бросали на землю во время смены носильщиков. И они, наверное, на некоторое время остановились, когда он услышал звук.
Форс находился на земле, плотно прижавшись к ней ухом. И сначала ему показалось, что дробный стук, слышимый им, наверное, был шумом крови, струящейся по его охваченному лихорадкой телу… или же рождён ночным кошмаром. Но он продолжался, беспрестанно, живой, и почему-то ободряющий. Когда-то, давным-давно, Форс слышал похожий звук… и в нём был смысл! Но смысл был утерян. Теперь он осознавал лишь своё тело, массу боли, которая стала чем-то, отличимым от самого Форса. Горец исчез куда-то – далеко-далеко от этой боли – и уже не способен был думать, только чувствовать и терпеть.
Ого, теперь эта далёкая дробь была прервана другим, более громким стуком. Два звука звучали поочерёдно. И он узнал оба. Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Он должен следить за красными глазами, пялившимися на него из щелей плетёной корзины – красные голодные глаза, наблюдавшие и ждавшие, становившиеся всё более голодными и нетерпеливыми. И в конце концов эти глаза приблизятся к нему, и эти зубы вонзятся в него… Но теперь это тоже не имело особого значения.
Откуда-то донёсся крик, звоном отдавшись в ушах. Но он не испугал эти глаза, которые по-прежнему наблюдали и ждали.
Эта дробь, теперь наполнявшая весь воздух, стучала внутри него. О, его подняли крепкие руки, поддерживая, поставили на ноги. Его снова привязали… или так ему показалось, всё тело его онемело, чтобы он мог ощущать путы. Но горец всё-таки стоял и глядел с гребня холма.
И он видел накатывающийся на него сон – сон, который не имел к нему никакого отношения. Там, внизу, всадники скакали атакующей волной. Они всё кружили и кружили. Форс закрыл глаза, ослеплённый ярким светом. Казалось, они проносились почти в ритме стука – почти, но не совсем. Стук исходил не от всадников – от другого какого-то источника.
Форс безвольно повис. Но крошечная искорка настоящего горца шевелилась в разбитом, ноющем от боли, теле. Теперь он заставил себя открыть глаза, и в них засветился разум.
Всадники продолжали скакать по кругу и на скаку бросали копья вверх по склону. Но среди всадников появились и другие люди, быстро перебегавшие с луками наготове. В воздух вознеслось облако стрел, сверкнувшее на фоне ослепительного солнца. Круг из людей и лошадей сужался вокруг холма всё плотнее и плотнее.
И тут Форс внезапно понял, что его тело было частью баррикады тех, кого здесь осадили, что его привязали в качестве щита, за которым осаждённые могли прятаться и метать дротики. И эти дротики, точно нацеленные, собирали внизу свою кровавую дань. С криками падали люди и животные и дёргались на земле либо замирали неподвижно. Однако это не останавливало круг осаждавших и не лишало силы выпущенных ими стрел.
Ещё раз раздался громкий вопль боли, и из-за барьера, частью которого было его тело, выпал Зверочеловек. На четвереньках Зверочеловек, спотыкаясь, бросился вниз направляясь к одному из быстрых лучников. С безудержной яростью они сошлись в схватке. Затем всадник низко свесился из седла и искусно использовал свою пику. Оба тела остались лежать неподвижно, когда он поскакал дальше.
Рядом с боком Форса раздался тяжёлый удар. Посмотрев вниз, он забыл о бое: его рука висела свободно, мёртвый груз с перерезанным ремнём всё ещё обвивал пурпурное распухшее запястье. Видимо, стрела или копьё перерезало его. Он потерял к бою всякий интерес – его мир в это мгновение сузился до одной этой свободной руки. Опухшая плоть ничего не чувствовала, он даже ещё не мог пошевелить ею. Поэтому он всё внимание сосредоточил на пальцах, он должен пошевелить толстым пальцем, указательным… ну ещё чуть-чуть… он должен это сделать!