Хотя Каэл понимал ее гнев, он знал, что ощущали дикари. И он не мог уйти из Тэнхолда, не объяснив Гвен.
— Горы всегда будут их домом. Это ничего не изменит, — сказал он, прижав ее к полу.
Он знал, что Гвен будет бушевать, пока он не прижмет ее. Но Сайлас не потерпел бы этого: он не дал бы Каэлу дотронуться до нее. Так что Килэй выбросила его за шкирку. Теперь он выл и скреб дверь, которую сторожила Килэй и дразнила его в скважину.
— Они предатели! — рычала Гвен.
Она извивалась под ним, и Каэл сильнее надавил на ее спину.
— Ты знаешь, что это не так. Они не предатели, и они не забудут тебя.
— Ты этого не знаешь, — ее голос дрогнул. Она обмякла. — Ты этого не знаешь.
— Я не забыл тебя, хотя мы знали друг друга не так долго. Расстояние между вами не значит, что им все равно. Но там целое королевство, Гвен, — сказал он, устроившись рядом с ней. — Я сам покинул горы, и это невероятно. Но Тэнхолд всегда будет их домом, и дикари будут твоим народом. Они могут однажды вернуться.
— Думаешь?
— Я собираюсь вернуться. Я скучаю по холоду. Но ты будешь рада их встретить.
— Да.
— И ты понимаешь, что угроза ударить топором — это не радостная встреча, да?
— Да, — простонала она.
Хотя она приказала не подходить близко, Килэй прошла к ним. Она присела с другой стороны от Гвен, вскинув брови при виде них на полу.
— Как там все?
— Думаю, мы справились, — сказал Каэл, хмурясь, пока Гвен не кивнула.
Килэй улыбнулась.
— Отлично. И если слезы закончились, думаю, пора прощаться.
Она шлепнула Гвен по заднице, и Каэл подумал, что возмущения веселили ее больше.
ГЛАВА 59
Доза тоника
Когда они вернулись в Коппердок, оказалось, что Шамус уговорил пару дикарей стать кораблестроителями, и они уже работали над Насестом.
— Берите камни и верните замку должный вид, — крикнул Шамус и заметил Каэла. Хотя он был мокрым от пота, он мог улыбнуться. — Леди Килэй? Я бы хотел, чтобы мои кораблестроители вернулись домой, если вы разнесете весть.
— Думаю, это я могу, — кивнула она, а потом схватила Каэла под подбородок и прорычала. — Хорошо себя веди без меня.
— Ни за что.
— Ты заплатишь за наглость, шептун, — предупредила она, целуя его. — Запомни мои слова.
Дни ремонта Коппердока прошли в усталости и жаре. Воздух был влажным, летний ветер только разносил это неудобство. Хотя дикарям приходилось раздеваться до нижнего белья, чтобы не растаять, они улыбались. А когда Шамус сообщал о конце дня, они остывали в море.
После пары часов тренировок воины плавали как рыбы. Ремесленники покачивались на волнах. И каждый вечер одного из них уносило потоком, его спасали, но они все равно так плавали.
Корабли начали прибывать через пару дней после того, как улетела Килэй, их палубы были полны жителей. Они поспешили в свои дома, приступили к делам. Вскоре Коппердок стал таким, словно никто и не уходил.
Они починили Насест и восстановили врата.
— Наконец! — завопил Узловик, когда ремесленники повесили его на место. — Я не думал, что покину ту жуткую кладовую. Плесень с меня убрали. Привет, красавица, — он посмотрел на другую дверь. — Надеюсь, ты скучала по мне не слабее, чем я по тебе.
Каэл не смог сказать ему, что они заменили дверь. Узловик так радостно улыбался.
— Это ему не повредит, — пожал плечами Шамус. — Не давай ему повода запирать врата.
Геральд и Мэнди вернулись через день после того, как Каэл устроился в комнате. Он спустился утром и обнаружил Геральда на посту, броня загремела, когда он помахал. На кухне Мэнди дала ему тарелку, полную завтрака.
— Разве не приятно быть дома, господин Каэл? — сказала она, проносясь мимо.
Было приятно. Хотя они вернули стены и потолки, в Насесте было пусто без людей.
Гейст явился к вечеру, он был в черном, у глаза проходил синяк.
— Я пытался найти место, но последний работодатель не был добрым, — он коснулся глаза. — Это его и погубило. Вам еще нужен дворецкий?
— Конечно. Кто-то должен держать Килэй в узде, — сказал Каэл.
Гейст медленно кивнул. Его лиц не менялось, и он пробормотал:
— Ах, кстати.
Он отошел, и сила, ворвавшаяся в дверь, чуть не сбила Каэла. Мир закружился, Килэй схватила его за пояс и закинула на плечо.
— Идем, — прорычала она.
— Осторожно, ступени, — пробормотал Гейст им вслед. — И поменьше разрушений.
— Я скучала, — прошептала Килэй в его грудь. Ее рука лежала на его животе, глаза были закрытыми. — Почему дни порознь кажутся длиннее остальных?
«Потому что у нас было мало времени», — подумал Каэл.
Было просто забыть о бедах, пока он любил ее. Но правда была громкой в тишине. Она давила на него дымом в голове — и он еще не решил эту проблему.
Каэл обводил метку на спине Килэй, размышляя: там был герб Средин, выжженный на ее плоти. Она не дала ему стереть это. Как он ни просил, как она ни презирала это, Килэй не поддалась.
Не было смысла хранить метку, как и вернуться в королевство. Он не понимал, почему она не выбрала вечный лес… и хотя он злился, он знал, что проку от этого нет.
Килэй не знала, какие страдания выбрала.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем, — быстро сказал Каэл. Он пытался очистить разум, не дать Килэй ощутить тревогу. Он не хотел портить короткое время, что у них было вместе.
— Я проведала Девина по пути.
— Да? И как ему жизнь короля? — спросил Каэл, радуясь отвлечению.
— Он это презирает. Аргон пытается прогнать из него дикость, пока все аристократы не ушли. Он говорит, что чешуя — не повод не иметь манеры. Это не сравнить с Крамфелдом, — Килэй сонно улыбнулась. — Думаю, линька делает его ворчуном.
Каэл провел пальцем по горлу выжженного дракона, стараясь не отвлекаться.
— Линька Девина?
— Да. Я построила ему печь и научила, как хранить чешую в огне. Когда его чешуя упадет, я сделаю ему броню. Это будет наш дар на его коронацию.
— Коронацию? — рассеянно сказал Каэл.
Килэй ответила, но он не слышал. Ее слово ударило его по голове. Дар. Что-то про дар… он слышал про это…
Каэл обвел край крыла дракона, думая об этом слове. Это была слабая нить, он был уверен. Он не знал, куда она приведет, но хотел дойти до конца.
Дар…
Что-то про дар…
«…этот дар… вспомни день, когда ты родился. Помни, что ты принадлежишь мне. Со временем… может, ты увидишь в этом дар».
Каэл замер. Он не двигался и не дышал. Не мысль о Смерти так повлияла, а то, о чем он говорил. Это был конец нити, идея, что ждала в узле перед ним…
Безумная идея.
— Первый снег, — тихо сказал Каэл. Он убеждал себя, что его сокрушат сомнения, но их не было.
Килэй привстала и нахмурилась.
— Ты в порядке?
Каэл не мог ответить. Он боялся, что, если он отвлечется, то потеряет мысль навеки.
— Ты останешься здесь со мной?
— Конечно. Мы останемся, где хочешь…
— Нет, здесь, — он сжал ее плечи, сердце колотилось. — Я родился в день первого снега. Но тут снега не бывает. И пока я здесь, я не старею.
Это звучало глупо, но и превращение плоти в глину и кожи в камень было глупым. Каэлу всегда нужна была причина верить, что он может сделать это. И мысль о жизни там, где не идет снег, дала ему повод убедить себя, что это возможно.
Его сердце успокоилось. Оно уже не боялось каждого удара, что приближал его смерть. Оно, казалось, будет петь веками непрерывную песнь.
Килэй в смятении хмурилась, глядя на него.
— Каэл, не думаю…
— Хорошо. Не думай, — он прижал нежно пальцы к ее губам, пуская в них все облегчение, чтобы и она его ощутила. — Доверься мне.
Он обнимал ее, пока тянулась ночь, и слушал странный новый гул в груди.
Смерть дал ему нужный ответ, сказал то, что убедило его сердце. Каэл понял теперь. И хотя он был уверен, что это разозлит Судьбу, но ему было все равно.