Если в их войне он проведет вечность с Килэй, и она не пострадает от валтаса… то он рад этому.
Утром после бурной ночи они выбрались из комнаты в кухню, улыбающиеся и утомленные.
— Доброе утро, господин Каэл, — бодро сказала Мэнди, дав ему тарелку с завтраком.
— Доброе, — ответил он с набитым ртом.
Она покачала головой и передала тарелку Килэй.
— И как вы сегодня, мисс…? О, мисс Килэй! — охнула Мэнди, и Каэл чуть не подавился яичницей.
— Что?
— Волосы? — Килэй указала на спутанный хвост. — Я исправлю, пока Крамфелд не увидел.
Она взяла тарелку, а Мэнди все смотрела на нее. Глаза служанки скользили по ней… и ее потрясение медленно стало широкой улыбкой. Она указала на стул.
— Садитесь, мисс. Я принесу тоник.
Килэй нахмурилась.
— Тоник? Какой тоник?
— У тебя нет температуры, — Каэл прижал ладонь к ее голове, проверяя.
Она стукнула его по плечу.
Каэл хотел бросить в нее тостом, но Мэнди схватила его за запястье.
— Нельзя так. Теперь вы будете с ней нежным.
— Хмм, не нужно, — прорычала Килэй, и даже слепой понял бы ее взгляд.
Но Мэнди помешала, опустив со стуком глиняную чашку на стол между ними.
— Нет. Больше никаких ударов или погрома в комнате. Вам нужно пить тоник и быть осторожной, мисс. Первые недели самые опасные.
— Первые недели чего? — сказал Каэл.
Никто ему не ответил.
Мэнди молчала, скрестив руки. Килэй смотрела на нее, словно у нее выросли крылья.
— Это невозможно.
— Вполне возможно, мисс. Это было ожидаемо.
— Что невозможно?
— Это невозможно! — резко сказала Килэй. Она отодвинула тоник и встала. Каэл не успел повернуться, а она вышла за дверь.
Мэнди нахмурилась.
— Уже злится… и будет хуже. Но она одумается через месяц, когда станет плохо. Следите за ней, господин Каэл, — добавила она со строгим видом. — Пусть она будет осторожна… ради ребенка.
И Каэл подавился завтраком.
Килэй была права: это было невозможно.
Каэл повторял это снова и снова. Он помнил, что Гвен говорила, что они разные, что они не подходят. И Килэй предупреждала, что у них не будет детей.
Это было логично. Они были слишком разными. Это было невозможно. И он принимал это, даже был не против. Каэл всегда был уверен, что не хотел детей… так он себе говорил.
Но недели шли, и надежда поселилась в его сердце. Он сжимал ее и не давал расти. Он старался держать ее в стороне от центра, где она быстро пустила бы корни. Он прижал ее в угол и старался не думать об этом. Не было смысла думать о невозможном.
Но месяц тянулся, и он все чаще наблюдал за Килэй… в поисках признаков.
Она не пила тоник, что подавала ей за завтраком Мэнди. Гейст приносил ей дозу вечером, и она бросала ее за окно. Те, кто странно на нее смотрели, получали по голове, и Каэл не был исключением.
Он играл в шахматы с Шамусом в библиотеке одним вечером, когда совершил ошибку, оглянувшись на нее.
Килэй сидела в кресле с подушками, закинув ноги на подлокотник, и натирала тканью изогнутое лезвие Предвестника. Она не сводила взгляда с меча.
— Будешь и дальше смотреть на мой живот, шептун, я вырву твои глаза и растопчу их.
Она уходила спать в плохом настроении, а утром было еще хуже.
Каэл не шевелился, когда Килэй выбиралась из постели. Ее пятки ударили по полу, она тихо выругалась. Он скривился, услышав, как открылись ставни, ударившись о стену, он ждал, что она сорвет их с петель.
Ее сильно стошнило.
— Килэй?
— Я в порядке, — выдавила она. — Это олень на ужин. У него был странный взгляд…
Ее снова стошнило — в окно, во двор внизу. После третьего раза прибежали стражи.
— Приведите Мэнди, — закричал Каэл.
Один страж убежал. Остальные остались и спорили, сколько камней Килэй зальет в следующий раз.
Угадал тот, что ставил на шесть.
Мэнди прибежала через пару минут. Она схватила Килэй за руку, повела к кровати и приказала смирно лежать. Она устроилась, и в дверях появился Гейст.
В его руках был большой поднос. Там была чашка воды, тарелка хлеба и вторая чашка, что подозрительно пахла тоником.
— Говорю же, я не беременна. Это невозможно, — хрипло сказала Килэй.
— Хорошо, — Мэнди передала тоник за спиной и взяла другой рукой. — Я поколдовала над ним, и это не тоник для беременности, а успокоительное для желудка.
Килэй хмуро смотрела на нее. Но она была бледной и выпила.
— Вкус такой, словно ты соскребла внутренности желудка козла.
— Возможно. Но вы его допьете, — сухо сказала Мэнди. — Вечером будет еще доза, и когда завтра вам станет плохо, вы выпьете его снова.
— Нет, завтра мне будет лучше. Это плохой олень.
Мэнди рассмеялась и ушла. Гейст проводил ее взглядом и последовал, склонившись.
— Увидимся вечером, леди Килэй.
— А вот и нет, — буркнула она в чашку.
Каэл сидел рядом с ней, пока она пила, и старался не отвлекать словами. Но в груди росла надежда. Она робко тянулась к центру его сердца. Он отогнал ее, но надежда заняла уже много места.
От тоника Килэй стало лучше. Днем она уже была собой. Когда Гейст принес вечером еще дозу тоника, она вылила его в камин, заявив, что исцелена.
Каэл почти не спал той ночью. Он думал о том, как было бы, если Килэй беременна. Он представлял, как изменятся их жизни, старался убедить себя, что это будет страшно.
Но к нему пришло лишь слово «чудесно», и все его сны были солнечными.
Утром Килэй была бледной. Она прислонилась к стене, когда они спускались, и прикусила губу.
И хотя он подозревал, что ей плохо, она держалась, пока Мэнди не поставила перед ней тарелку с яичницей.
Ее стошнило в котел.
Килэй храбро сражалась, но через неделю сдалась: пила тоник по вечерам, ворча, но благодарно по утрам, и если кто-то говорил о беременности, их били. Так что они договорились не говорить об этом.
Каэл гордился тем, что мог молчать. Когда Килэй вышла без брони, заявив, что она тесная, он промолчал. И тот день растянулся на пару недель, и он все еще молчал. Но когда она решила надеть броню, наступило испытание.
— Не застегивается, — пыхтела она, пытаясь соединить безрукавку. — Раньше так не было.
— Странно, — спокойно сказал Каэл, хотя его сердце вопило и плясало.
Ее живот заметно увеличился, округлившись и выглядывая над ее штанами.
— Повар меня откормил. Наверное, в этом… Каэл?
Он поднял голову и оказался в ловушке огня ее взгляда.
— Что?
— Ты знаешь, что. Хватит.
— Но…
— Ты будешь мертв раньше, чем упадешь на землю, — резко сказала она.
Он закрыл рот, потому что увидел в глазах, пока она рычала на него, трещину в ее решимости…
Крохотное допущение, что это не просто так.
Через неделю она сдалась.
Они ужинали. Шамус, выпивая эль, рассказывал, как увидел гоблина на пляже у замка, и стражи оживились.
— О? Сколько у него было ног? — спросил Геральд с полным ртом еды.
— Пять, — твердо сказал Шамус, а потом прищурился. — Нет… семь. Семь, точно.
— Странное количество. Я бы не поверила в историю о таком гоблине, — улыбнулась Килэй.
Все ели картофель с ягненком, а Килэй только сырое мясо. Она размеренно поедала его, поглядывая и докучая Шамусу.
— Какого цвета была кожа гоблина? — сказал Каэл.
Шамус громко фыркнул.
— У гоблинов нет кожи. У них чешуя. Желтая, как водоросли.
— Желтые водоросли? — рассмеялась Килэй.
Каэл хотел ответить, но увидел краем глаза, как Килэй тянется к его тарелке. Она забрала что-то и бросила в рот… и он был уверен, что это было не мясо.
Другие слушали историю, но не Каэл. Он старался есть, как ни в чем не бывало. Он уловил движение Килэй и поймал ее запястье.
— Ты воруешь мою картошку?
Она застыла, глядя на жареный кусочек на ее вилке, словно только обнаружила его.