— Потому что… это долгая история.
— Ты не хочешь мне рассказывать?
— Я не готов. Мне трудно рассуждать на больную тему. Забудь об этом.
— И когда же придет время и мне можно будет узнать?
— Я надеюсь, ты будешь жить очень долго. Так долго, сколько сможешь позволить себе. У нас будет много времени, и я тебе расскажу обо всем, что ты пожелаешь.
— Ты намекаешь на…
— Я говорю прямо…
Нас потревожили. Дверь медленно открылась, и в щель просунулось лицо Елисея.
— Истомина велит к себе. Немедля.
Тельман корчился на полу, держась за живот. Вены на теле страшно набухли. Неведомая болезнь мучила вампира. Я подбежала к нему. Его лицо было красным и мокрым. Он чувствовал боль, разрывающую его на части. Тельман схватил меня за руку и слабо сжал. Прежних сил у него не было.
Истомина не курила. Она сидела по своему обыкновению в кресле и наблюдала за ним. Трубка недовольно ерзала в ее сухих руках. Из чаши трубки выпадал обожженный табак прямо на юбку, но Истомина, кажется, не замечала. Возле нее стоял Мрак. Также как и бабушка, он следил за Тельманом.
— Здесь пахнет невыносимо. Я выйду, — произнес Вальтер.
— Чем пахнет? — спросила я, но он не услышал.
— Табаком, Грета, — ответила Истомина.
Бабушка указала на Мрака. Тот морщился, пряча нос под ладонью.
— Я курила, когда Тельман неожиданно стал задыхаться. Схватился за горло, упал и лежит с вечера.
— Убейте уже меня. Хватит мучить, — прошептал Тельман.
— Ему становится только хуже. Поднялась температура, из носа хлыщет кровь. Орет как дикая свинья. Тельман, ты давно умер, как мы можем тебя убить?
Он заскулил, услышав ее отказ. Мокрой тряпкой я оттирала ему лоб. Всегда гладко уложенные волосы разлохматились, стали влажными от пота и прилипали к коже. Мягкие теплые пальцы цеплялись за одежду. Он хотел раздеть себя, ему было слишком жарко. Но руки не слушались. Вода нисколько не остужала его.
Я прижалась к его груди. Тельман беспрерывно вздыхал, его дыхание сбивалось, но он уже не мог обходиться без воздуха. Что-то глухо стучало у него внутри. Слабое и еле живое сердце разрабатывало былой ритм. Забывая о работе, оно замирало, и в тот момент Тельман испытывал мучительную боль. Он начинал торопливо дышать. Сердце заводилось и работало несколько секунд без остановки.
Слушая ожившее сердце Тельмана, я смотрела на Мрака. Он должен быть слышать, но почему-то молчал. Не говорила об этом и Истомина. Возможно, она не догадывалась, что происходило с Тельманом. Наконец-то Мрак взглянул на меня. Долго мы смотрели друг другу в глаза, и я поняла, что он знает.
Я взяла Тельмана за руку и просила потерпеть. Скоро его мучения кончатся.
— Тельман становится человеком.
— Что? — бабушке показалось, что она ослышалась.
— Тельман — человек. И если вы спросите меня, откуда я знаю, то я не знаю, — набросилась я первая, боясь обвинений.
— Кто-то еще будет сомневаться, что ей не нужно восстанавливать память? — спросил Мрак. Что-то победное прозвучало в его голосе. Истомина не возразила ему, значит, поддерживала его мысль.
Злорадная улыбка не сходила с его лица, пока я смотрела на него. У меня внутри назревала гневная буря, готовая взорваться, лишь бы стереть его ухмылку с лица.
— Что за табак ты принесла мне, Грета?
— Он был у меня в рюкзаке с собой.
— Ничего не понимаю.
— Что непонятного? «В Немой Долине есть ведьма. Ты ее сразу узнаешь. В руках она держит трубку. Курит постоянно и много. На правом плече сидит сова. Никто не подумает на тебя. Но когда догадаются, ты будешь далеко». Почти дословно. Может, они добавили что-то еще, но я не помню.
— Далеко? Как далеко? — спросил он и двинулся вперед. Но остановился. Он перестал улыбаться. Своей победе Мрак был рад недолго.
— Я не знаю, — ответ на его вопрос я дала Истомине.
Тельман тяжело дышал. Он задыхался и ничего не видел перед собой.
Мы наблюдали за Тельманом, за его превращением. Боль долго не отпускала и продолжала мучить. Он начинал чувствовать свое теплое тело. Руки больше не дрожали. Просить о смерти он почти перестал. Вальтер и Истомина проводили с ним целые дни. Бабушка отпаивала его водой и пыталась накормить, но он кричал и плевался. Вальтер оставался с ним, пока отдыхала Истомина. Из интереса он напоил Тельмана кровью, а потом с испугом наблюдал, как больного рвало на белую постель.