Элинор не ответила и не пошевелилась. Она лишь теребила старый плед и смотрела. Ее голубые глаза казались почти черными от какого-то неясного чувства, ему нельзя было дать определения, даже она не смогла бы ответить, что у нее творится внутри.
Бентон несколько раз очень глубоко вздохнул, грудь его вздымалась и опадала. Вокруг ботинок растекались лужи.
Все тем же осторожным тоном он продолжал:
— Знаешь, ты права. Отвечать на подобные вопросы действительно унизительно. — Элинор открыла рот. Он покачал головой, чтобы не дать ей прервать его, и холодные брызги полетели в разные стороны. — Нет. Выслушай меня. Выслушай, пока мысли в моей голове не перепутались. О’кей? — Едва дождавшись, пока она кивнет, Бентон продолжал все тем же тихим, страдальческим, почти хриплым голосом: — Элинор, я человек деревенский. Я фермер. И не могу измениться. Это невозможно. Это слишком большая часть меня. Я вырос в такой среде, где неоспоримо считается, что, как бы ни поступал мужчина, он всегда прав. Я знаю, что это не слишком-то хорошо. Я извиняюсь.
— Бентон…
— Подожди, черт возьми! Я еще не закончил. Я целых два часа топал по снегу, думая, и я намерен высказаться! — Он почти орал на нее. Но внезапно она поняла, что это ее не заботит. Бентон продолжал: — Я кое-что обещаю тебе, Элинор Райт. Если сегодня мы с тобой положили начало чему-то хорошему, неважно, что получится, то мы открываем новую книгу. С первой страницы. И я говорю не только о себе. Я говорю о нас обоих. Ты можешь мне пообещать, что и для тебя открыта новая книга?
Элинор едва могла пошевелить губами — так они дрожали. Но он расслышал ее шепот:
— Я обещаю.
— Мне кажется, я люблю тебя.
— Мне кажется, я тоже люблю тебя.
Он издал еле слышный вздох из глубины груди. И сказал:
— Если ты не уверена, то лучше тебе укрыться под этот проклятый плед.
Элинор сбросила плед.
И у него резко перехватило дух при виде Элинор, стоящей среди ярко освещенной комнаты. Плед бесформенной кучей лежал у ее ног; его потертая рубашка едва прикрывала ее белые плечи, а единственная пуговица не могла скрыть округлости ее груди. Она двинулась к нему навстречу, полы рубашки распахнулись, обнажая красоту и нежность ее кожи, и от этого зрелища у него закружилась голова.
Его одежда полетела на пол вслед за пледом, кепка приземлилась в углу. Он схватил ее в объятия, покрывая поцелуями ее шею, прижимаясь к ее груди, а она обвила его руками, вцепилась в его шевелюру и жадно впилась в его губы.
— О, проклятье! — пробормотал Бент, вдыхая теплые запахи ее тела. — Опять не в чистой постели, без музыки… Дорогая, пожалуйста, перестань обнимать меня так, если только ты хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью прямо на полу…
— Что же, я готова… — прошептала она и обняла его еще крепче, желая еще глубже погрузиться, раствориться в густом, медовом теле, прижавшимся к ней, доверяя ему, задыхаясь от счастья принадлежать ему.
Тогда его рука скользнула с ее бедер на изгиб ее коленей, он поднял ее, перенес на кресло и сел, не выпуская свою гибкую ношу, прижатую к его груди.
— Господи! — благоговейно сказал он. — Только подумай, что с нами будет, когда мы наконец окажемся в постели. Ведь я старый человек. Я могу не выдержать этого.
— Тогда, наверное, настало время, — сурово сказала она, дыша в его спутанные седые волосы, — остановиться, или мы умрем прямо здесь. И что подумает Бен, когда придет сюда утром?
— Что мы умерли счастливыми.
Элинор тихо рассмеялась, поцеловала его в макушку, но все-таки соскользнула на пол и встала на ноги, высвободившись из его объятий.
— Лучше я оденусь. Иногда он приходит и к шести. Бентон…
— Элинор.
— Это будет непросто. Некоторые вещи.
— Если ты научишься жизни на ферме, я научусь разбираться в антиквариате.
— Я не о том. Я думаю, что как раз с этим будет просто. Я имела в виду Тони и Джилл.
Он резковато ответил:
— Джилл не имеет надо мной власти. А Тони может повлиять на тебя?
Элинор задумалась:
— Нет, не теперь. Если бы он купил магазин, тогда да. А еще он… он был очень добр. У меня были некоторые сложности… с медицинскими счетами. И он предложил мне их оплатить.
— И предложил тебе выйти за него замуж?
Вот оно.
Она попыталась ответить честно:
— Ну… некоторым образом.
Бентон опять взревел:
— Как можно сделать предложение женщине «некоторым образом»?
— Просто. Послушай.
— Да, мадам.
— Он не хотел надевать кольцо мне на палец. Он не хотел, чтобы Джилл видела. Или, может быть, кто-нибудь еще. И я не надевала его, вообще не надевала до тех пор… до сегодняшней ночи. По… по одной причине. Я думаю, — проговорила она торопливо, — что все это связано с Пикассо. Вспоминая прошлое, я многое поняла. Тони был, — теперь она прекрасно понимала, — напуган. И, держу пари, что кто-то еще в его магазине тоже. И он всеми силами старался избежать скандала.