Элинор взяла сумку и собственную копию катастрофического завещания Джулии.
— Да, — сказала она уныло, — меня он тоже интересует. Если вы останетесь, чтобы оказать мне поддержку, то спасибо, Тони. Вероятно, мне потребуется вся возможная помощь.
— И я окажу ее, — сказал он, — полностью. — Он протянул свою длинную загорелую руку и коснулся ее подбородка. Его черные брови были посеребрены сединой, а глаза походили на озера с водой цвета черного дерева. Его пальцы легко пробежали по ее лицу. — Но вам об этом известно, — добавил он, — конечно.
Вытянувшись, он поцеловал ее очень теплым, нежным и ласковым поцелуем, в котором таилось обещание. К сожалению, в ярком хрустальном свете осеннего дня не зазвенели колокола и не запели птички. Это опечалило Элинор.
Двадцать лет относительного целомудрия не уменьшили ее интереса к противоположному полу, а Тони Мондейн являлся одним из лучших его представителей. Она сильно подозревала, что если страсти Тони будут отпущены на свободу, то Рудольф Валентино[15] рядом с ним покажется просто уродом. В прошлую ночь он заставил ее дрожать в его объятиях, словно старая ирландская арфа. Почему бы и не сейчас?
Наверное, он почувствовал ее неуверенность. Он поднял голову. Его лицо было очень близко. Под темными усами улыбались полные губы. Он быстро коснулся порхающими поцелуями ее глаз. И с неохотой отпустил ее.
— Бегите, мадам, не искушайте меня, — мягко произнес он ей на ухо.
Она открыла дверь и вышла. И затем внезапный примитивный страх одиночества побудил ее произнести:
— Я могу приготовить чашку замечательного растворимого кофе.
— Не давайте ему остыть, я вернусь.
Он включил заднюю скорость и подал машину назад.
Она помахала ему на прощанье и затем, с холодом в груди, медленно повернулась лицом к старому, с ветхими балками дому, снабженному цементной грузовой платформой и поблекшей вывеской, готические буквы на которой гласили: «Антиквариат Бонфорд».
Но Джулия Бонфорд покинула этот мир.
И как ей быть?
Ведь она была. Была. Элинор все еще отказывалась признавать смерть Джулии, несмотря на то, что еще утром были цветы и пел хор, а люди ободряюще пожимали ее руку. Даже болиголов на кладбище казался ей не к месту, не говоря уже о жаворонках, щебечущих над головой, в небе, голубом, как у Пикассо, которое так любила Джулия.
А вот теперь она смирилась, здесь, у этой некрасивой старой платформы. Вот она, суровая правда. Джулия умерла. Ушла. Навсегда.
«Мяу!»
Голос был сердитый и требовательный. Сквозь навернувшиеся слезы Элинор посмотрела под ноги. И увидела потрепанного полосатого кота с заплывшим глазом, хвост которого обвиняюще изогнулся, а усы торчали во все стороны.
«Мяу!»
Это было сварливое обвинение от обделенного кота, оскорбленного кота, которого жестокий мир лишил домашнего уюта.
Элинор сказала:
— Ой, ради Бога, посмотри на себя!
Расстегнув сумку, она сгребла в охапку потрепанную угрюмую кошку.
«Когда ты наконец научишься жизни? Эта лимонная киска не стоит труда, Томасин; у нее шерсть дыбом встает даже при виде пушистого коврика. Подожди, сейчас я открою дверь, и тогда мы займемся твоим глазом».
Она неуклюже толкнула тяжелую дверь, и запах аммиака тут же ударил ей в нос. Старый Бен Фалмер показался из-за уэлшевского шкафа и взмахнул своей растрепанной щеткой.
— Добрый день.
— Бен! Господи вас благослови, но вам не надо было приходить сегодня.
— Но ведь вы-то здесь, не так ли?
— Да, но…
Он пожал сутулыми плечами в поблекшем голубом комбинезоне и кисло посмотрел на побитого кота.
— Интересно, где он получил это. Со вчерашнего дня он не показывался. Что, заработал, а, забулдыга?
Наклонившись, он достал упаковку кошачьей еды из сумки, подошел и наполнил пустую миску из-под маргарина. Томасин вырвался из рук Элинор и набросился на свою порцию, смешивая поглощение еды с шипением и урчанием и возбужденно мотая хвостом.
— Посмотрите его глаз, когда выдастся минутка. Мазь на полке.
Он кивнул. Она кинула сумочку на свой стол, избегая смотреть на рабочее место Джулии, на котором каскад рецептов, заказов, записок, а также стопка потрепанных справочников с пометками ее крепкой уверенной рукой говорили ни о чем ином, как о вчерашнем дне.
Моргая увлажнившимися глазами и проводя дрожащей рукой по волосам, Элинор сказала натянутым голосом:
— Я лучше пойду и открою магазин. Скоро они начнут появляться.
— Уже приезжал какой-то грузовик. Я сказал им приехать попозже. Наверное, мы не особенно много потеряли. Быдло!
15