Однако, поскольку некоторые из ее вещей стали ей тесны, она решила урезать свою порцию сырного пирога.
Утвердившись в этой мысли, Элинор извлекла из старого комода в стиле ампир[2] чистое белье и направилась в ванную комнату через сумеречный тихий холл.
Позднее, надев слаксы и объемный голубой свитер, в котором не был страшен осенний холод, она спустилась по длинной лестнице. Войдя в яркую светлую кухню, Элинор обнаружила, что в ней никого нет, однако кофейник был наполнен.
Джулия оставила записку, гласившую: «Доедай последний рогалик и заскочи в магазин, прежде чем отправишься на ферму Крейн».
Элинор пренебрегла сырным кремом и удобно устроилась на старом бентвудовском[3] стуле у стола возле залитого солнцем окна. Отпив кофе, она решила, что к рогалику требуется добавка и, откинувшись назад, достала из холодильника апельсиновый мармелад. Какая-то визитная карточка, прикрепленная к металлической дверце холодильника магнитом, сдвинулась и спланировала на пол.
Сначала Элинор намазала мармелад на рогалик, а затем, жуя, подняла карточку.
Ого! У Энтони Мондейна дела шли просто первым классом. Карточка была с золотым обрезом, а красивые рельефные буквы гласили просто: МОНДЕЙН. Ни номера телефона, ни адреса, словно все люди, сведущие в антикварном бизнесе, все это уже знали.
«Что ж, — признала она, — вероятно, так и есть».
Она добавила еще мармелада — рогалик оказался суховат — поэтому Джулия и хотела, чтобы его доели. Энтони Мондейн был самым преуспевающим торговцем антиквариатом в Сент-Луисе, а возможно, и на всем Среднем Западе.
Несколько дней назад Джулия посетила магазин Мондейна, тогда-то она, вероятно, и обзавелась его карточкой.
Элинор представила себе Энтони — высокий, представительный и учтивый. Да. Очень учтивый. Порой даже возникала иллюзия, что этот человек очень мягок, и дела с ним вести не труднее, чем вонзить нож в кусок масла. Но стоило заглянуть в его черные глаза сицилийца, когда в них загорался огонь, — и тогда берегись!
Ходил слушок, что интересы Энтони Мондейна не ограничивались одним лишь антиквариатом, — он был не прочь обдурить простачка при каждом удобном случае.
Джулия, смеясь, говорила: «Конечно, он делает это. Но, дорогая, мне семьдесят шесть лет. И что за выгода Тони Мондейну приходить ко мне? Я достала его номер телефона, и мы начали наши дела».
Она укрепила карточку на двери холодильника, отпила второй глоток кофе — первый она скорее вдохнула — и взглянула в окно, на месте ли фургон.
Он стоял на месте. Джулия пошла на работу пешком.
Но она забыла свои таблетки.
— Черт возьми! — сказала Элинор вслух и положила пилюли в сумку вместе со своими собственными.
Она и Джулия страдали от ужасного кровяного давления. Но Джулия верила, что будет жить вечно, хотя и знала, что у нее слабое сердце. А Элинор не могла представить себе жизнь без подруги.
Налив кофе в кружку-термос, она завинтила крышку, закрыла кофейник и вышла за дверь.
Ключи от фургона, естественно, были в зажигании. Забравшись внутрь, она засунула большую сумку с кошачьей едой под пассажирское сиденье и подвинула водительское кресло немного вперед. Ее ноги не были такими же длинными, как у Джулии. Однако ей удавалось лучше Джулии управляться с фургоном, Элинор при выезде на дорогу не сталкивалась с сикаморой и без труда направляла машину на юг. По вине же Джулии фонарный столб у дороги имел определенно северный крен.
«Антиквариат Бонфорд» разрезал южный угол маленькой городской площади пополам, то же самое делал и магазин утильсырья Марвина Коулса с северной стороны, на восточной стороне пристроился офис автомобильного агентства «Портер де Калбс», а на западе размещалась контора «Горное страхование». Все здания были обращены фасадами на парящие башенки и амбразуры замка, похожего на замок из волшебных сказок. В нем находился окружной суд. Повернув в узкий и грязный проулок между их магазином и лавкой скобяных изделий, Элинор припарковала фургон рядом с собственным старомодным «шевроле». К старой грузовой платформе прислонился видавший виды велосипед старика Бена Фалмера, который тоже приехал рано; он так же старался над уэлшевским кухонным шкафом[4], как Джулия над белтеровскими стульями.
Улыбнувшись при мысли о том, что такие различные вещи являются предметом удовольствия людей, Элинор выбралась из фургона. Стоило ей протянуть руку за сумкой с кошачьей пищей, как до нее донеслось нетерпеливое и жалобное мяуканье из-под ног.
2
3
4