Элинор достала список Джулии и взглянула. Там он был.
Миссис Крейн все еще находилась у телефона. Элинор еще раз внимательно осмотрела сервант. Безупречно. Когда она выпрямилась, ее глаза устремились к широкой, в рамке, фотографии на стене. Там были миссис Крейн, ее муж, сын, его жена и «трое отличных детишек». Они смотрели прямо в объектив. Расслабленные. Спокойные. Улыбающиеся.
Слезы набежали на глаза Элинор, капая с ресниц, и она внезапно отвернулась, не в силах вынести этого вида. Семья. Все вместе.
«Почему? Что она сделала не так, что лишило ее возможности иметь семью?»
— Сосед звонил, — сказала миссис Крейн, появляясь на пороге.
Элинор торопливо наклонилась, отвернув лицо, которое предательски выдавало ее состояние, и провела пальцем по красивым латунным ручкам выдвижных ящиков.
— Это очень красиво, — сказала она в надежде, что ее голос не покажется миссис Крейн странным.
— Да, правда. И тем не менее мне с трудом удалось помешать маме выбросить его за ненадобностью. Она говорила, что ей надоело видеть его, она хотела купить один из новых шкафов магазина Сирса и поставить на это место. А теперь, милая, взгляните на спальню. Там не слишком много интересного, но есть отличный старый комод. Папа купил его где-то в тридцать седьмом у какого-то старика-немца, и уже тогда комод не был новым.
Папе следовало бы сэкономить деньги. Но Элинор не стала указывать на дряхлую фанеру и неумело зачиненную хозяевами заднюю часть. Улыбнувшись, она кивнула, и они вышли.
Осмотр занял всего двадцать минут.
Вернувшись на крыльцо, Элинор убрала в сумку свой список и поблагодарила хозяйку.
— Созвонимся в понедельник, — сказала она. — У вас здесь действительно есть красивые вещи. Я знаю, что Джулия захочет получить их.
До машины ее проводила дружелюбная долговязая гончая, а три молочных джерсийских коровы удивленно разглядывали Элинор, которая попыталась развернуться в очень ограниченном пространстве без того, чтобы не повалить старую деревянную изгородь. Помахав на прощанье Мэй Крейн, которая застыла на крыльце, она наконец выехала на дорогу.
Так или иначе, а этот час она провела с пользой. Джулия будет довольна.
А еще определенно придется держать ухо востро с этим отвратительным Марвином Коулсом.
И как ему в голову пришло, что она бросит Джулию ради того, чтобы работать на него. Да она лучше станет крыс морить.
Кофе в ее кружке снова остыл, но никакая теплоизоляция не смогла бы работать так долго. Хотя не имеет значения, она уже выпила столько, что могла бы отправить в плаванье гребную шлюпку.
Элинор не встретилось ни одной машины. Сбавив скорость, она внимательно всмотрелась в заросли деревьев и кустарников, растущих вдоль обочин дороги, заметила ядовитый плющ, который покраснел на солнце, и, наконец, решила не выходить из машины и дотерпеть до магазина.
Велосипед исчез, а вот фургон стоял на месте. Странно. Было уже добрых полпервого.
Но в первую очередь ей, несомненно, требовалось посетить туалет.
Весело прокричав: «Это всего лишь я!» — она завернула в некое уютное местечко, налево от входной двери.
Следующее, что необходимо было сделать, так это достать список Джулии из сумки, которую она в спешке бросила на сиденье своего «шевроле».
Томасин, который валялся на солнышке на грузовой платформе, своим видом показал, что было бы неплохо, чтобы кто-нибудь погладил его пушистый имбирного цвета животик. Она согласилась и после долгой процедуры вернулась внутрь магазина.
Свет горел. Но все было тихо.
Очень тихо.
Она позвала:
— Джулия!
Нет ответа.
— Джулия, это я!
Ответа по-прежнему не последовало.
Ну ладно. Может быть, она пошла к Банни Бергеру, чтобы наскоро перекусить. Джулия частенько забывала запереть дверь.
Но это не относилось к ее сумочке.
А она лежала на столе.
Тогда Элинор поняла, что что-то случилось.
Сердце было готово выпрыгнуть из ее груди, и она побежала к двери торгового зала.