Письмо написал Джон Джиаметти. Он сообщал, что по причинам, которые от него не зависят, и ввиду некоторых обстоятельств он не может взять ее на работу. Он приносил самые искренние извинения и сообщал, что, возможно ситуация изменится в будущем, и все в таком же духе.
— Проклятье! — горестно воскликнула Элинор, комкая письмо в кулаке и зажмурив глаза, чтобы попытаться собраться с мыслями.
Цена независимости слишком велика.
Конечно, есть и другие места. Есть. И ее репутация достаточно высока, и она могла бы найти место у кого угодно, исключая Марвина Коулса.
Но сейчас, похоже, ей придется уцепиться за возможность работать на Тони Мондейна. Что бы у него ни было на уме.
«Если на тебя давят долги по медицинским счетам, ты не можешь сидеть без работы».
Элинор развернулась, ничего не видя перед собой, и споткнулась о пару туфель на высоких каблуках, которую Джилл бросила у входа. Элинор в сердцах отшвырнула туфли к лестнице.
Она замерла со слезами на глазах, охваченная болезненным, но тщетным желанием снова увидеть огромного пса, спящего на верхней ступеньке, и его хозяина, стоящего рядом, скрестив руки на груди.
К сожалению, увы, это никогда не повторится.
Она запихала письмо в сумку, бросила остальную почту на полукруглый столик в прихожей и вышла к пыхтящему «порше», обходя снежные сугробы на похрустывающей подъездной дорожке.
Тони пристально посмотрел на Элинор. Когда она села в машину, он заметил письмо, торчавшее из ее сумки. По выражению лица Элинор Тони догадался о содержании письма и о том, кто его прислал.
Он подумал: «О, мой мальчик, ну что же, теперь она знает. Надо сделать удачный бросок, пока она не пришла в себя. То, что Джон пошел на попятную, явилось для нее ударом. И это надо использовать. Чем глубже она увязнет в твоем кармане, Тони, тем будет лучше для тебя».
Элинор сидела без движения, даже не осознавая, что они все еще стоят и никуда не едут.
Энтони, сгорая от любопытства, задал ей вопрос:
— Плохие новости?
Она пожала плечами и вздохнула:
— Я думаю, что эти новости относятся к плохим новостям вчерашнего дня. И всех предыдущих дней. Теперь вы можете быть уверенным, что моя больная мозоль стала на целый дюйм толще.
— Так, черт возьми, дайте мне помочь вам!
— Так, черт возьми, найдите мне пять тысяч долларов!
— Дайте мне ручку, и я заполню чек.
И они уставились друг на друга: Элинор в ужасе от своих слов, а Тони Мондейн в изумлении от своего ответа. Пять тысяч долларов является львиной долей от ничтожной прибыли, полученной им в сделке с Джиаметти. Его братец будет визжать, как свинья, которую режут. Но Доминику нужно было быть предусмотрительным и не обмишуриваться так с псевдо-Пикассо.
Зрачки Элинор расширились, руки дрожали. Она взволнованно произнесла:
— О, Тони, спасибо, но я не могу взять чек. Это моя проблема.
— Так пусть она станет и моей тоже.
Рука Мондейна оторвалась от руля, завладела ее трепещущими пальцами, и он приложил их к своей щеке.
— Но…
Он отпустил ее руки, но только лишь затем, чтобы забраться во внутренний карман, где лежала плоская бархатная коробочка, она лежала там много дней, потому что кольцо в ней неимоверно дорого стоило. В конце концов, если Элинор будет принадлежать ему, то и кольцо никуда от него не денется.
Энтони протянул Элинор коробочку, поднял крышку, подавил вздох и очень тихо сказал ей:
— Позвольте, миссис Энтони Мондейн.
Он никогда прежде не произносил такие слова. Но они дались без особых усилий. Эффект, которые его реплика произвела на Элинор, оказался феноменальным.
Она застыла от изумления и уставилась на него. Затем перевела взгляд вниз. И у нее перехватило дух. Дрожащим голосом она пролепетала:
— Господи, Тони!
Кольцо было удивительной красоты, вероятно, эпохи Возрождения: изящные кружева оправы, мастерски выполненные ювелиром, подчеркивали великолепие бриллианта, расположенного в центре и окруженного сапфирами.
Он вытащил кольцо из бархатной коробочки и на мгновение задержал его в пальцах. Под лучами зимнего солнца сапфиры сменили цвет морской волны на небесно-голубой, а внутри прозрачного кристалла загорелись яркие огоньки. А потом кольцо скользнуло на палец Элинор.
— Теперь мы можем принимать поздравления, — сказал Мондейн, улыбаясь ей. — Определенно мы стоим друг друга.
Губы Элинор дрогнули, но с них не сорвалось ни звука, затем она вздохнула и прошептала: