На следующий день Альваро приказал приготовить носилки. Долго сидел, разглядывая исклёванные птицами останки Ханну Нера, подвешенные на скале в железной клетке. Затем отправился в порт и наблюдал за снующими взад и вперед лодками, торговыми людьми на пристани, белой пеной на гребнях волн. Проводил глазами уходящую вдаль «Ветренную». Вернувшись, пытался читать книги, но глаза ему отказывали из-за слабости, строки расплывались, и младший муж опять вспоминал о страданиях, утыкаясь в подушку. Ингвар не знал, как ему помочь: обнимал, возвращаясь вечером, целовал в молчаливые губы, гладил окаменевшее тело.
Следующим утром Ингвар принял решение:
— Хватит относиться к тебе как больному! — он подскочил с постели и сдёрнул с Альваро одеяло. Тот присел и с изумлением уставился на старшего мужа. — Ты будешь постоянно со мной. Везде! Раз уж правители Байонны — единое целое, то мне хотелось бы услышать и твоё мнение, узнать, какие решения принял бы ты!
— Но я… — Альваро запнулся, соображая, какую именно причину привести, чтобы возразить Ингвару. — Слаб!
Старший муж ухмыльнулся и откликнулся в своей привычной манере:
— Ты только ноги пока раздвинуть не можешь, а голова-то работает! Поднимайся! — Альваро покорно спустил ноги с кровати. — Теперь обопрись на мою руку, — Ингвар легко подхватил его за талию, когда ноги подогнулись. — Так, теперь с моей помощью, делаешь шаг… второй…
Он заставил его надеть камизу, помог со штанами и сандалиями. Потом крепко прижал к себе, часто и тяжело вздыхающего Альваро, голова которого иногда начинала кружиться, и вывел из комнат во внутренний сад. Приказал накрыть там стол для завтрака и, проследив, чтобы младший муж хорошо поел, опять потащил его за собой. Привёл в зал, где был обустроен своеобразный командный пункт для воплощения в жизнь всех планов, что построил себе Ингвар.
Альваро, расположившись в мягком кресле, обложенный подушками, постепенно оживал, проявляя интерес: в зал постоянно кто-то заходил, что-то говорил, показывал, спрашивал. Ингвар постоянно обращал на него внимание, с удовлетворением наблюдая, как розовеют щеки, оживают черты лица, загораются азартом глаза. «Что думаешь, Альваро? Какое решение было бы правильным?».
Накануне дня своего отъезда из Ариналя правители Байонны посетили памятный песочный пляж, на который им помешали вернуться столь памятные события. Альваро отпустил руку Ингвара и уверенно зашел в воду. Она была тёплой, солёной и легко удерживала, лаская своей мягкостью тело.
— Как здесь хорошо! — восхищенно произнёс младший муж, зачерпывая пригоршнями воду, стараясь поймать золотую сеть и умывая себя. — Я снова хочу жить!
— Мы обязательно сюда еще вернёмся, — Ингвар прижал его спиной к себе и очертил пальцем линию горизонта. — Славное место, чтобы на время стать богами.
Альваро вернулся в Энсину только через два месяца, застав там посольство от Бейсила Арнаутского с подарками и длинным витиеватым письмом, расписывающим, насколько большое дело совершили правители Байонны, избавив мир от «этого чудовища». В конце своего письма Бейсил клялся в своих дружеских чувствах и предлагал прислать своего посла в Арнауту, дабы «еще теснее сомкнуть любовные узы между нашими землями».
========== Глава 19. Сила Байонны ==========
От автора: специально для adt привожу легенду, откуда взялись традиции Байонны.
***
Альваро стоял у окна и всматривался в темноту сада, почти не ощущая запахов ночных фиалок, которым раньше наслаждался перед сном, а теперь утратил интерес. Он провёл рукой по своим волосам, накрутил прядь на палец и больно дёрнул, возвращая себя в сознание. Ему сейчас казалось странным, почему слуги продолжают следить за внешним видом его тела — бреют, моют, умащивают, кормят… «Ради чего?» Днём еще удавалось, погрузившись в бумаги, вывести себя из состояния оцепенения, но лишь стоило сгуститься тьме, все мысли куда-то улетучивались, и хотелось спрятаться, слиться со стенами дворца, исчезнуть в полутьме.
Позади графа де Эсина скользил по комнате гибкий юноша, тщательно расправляя постель. Ласковый, старательный… «До скрежета в зубах!». Последний любовник… перед бегством от Эдвина на юг. Альваро медленно обернулся, прислушиваясь к внутренним желаниям. Самоуговоры не помогали — внутри будто всё умерло. В виски возвращалась уже привычная изматывающая боль.
Альваро позволил себя раздеть и уложить в постель. Прочитав немой вопрос в глазах юноши, отрицательно покачал головой и прикрыл глаза, вслушиваясь в голоса ночи. Дворец засыпал вместе со своим правителем. В отдалении были слышны лишь шаркающие шаги слуги, проверяющего масло в лампадах, но и они стихли, заглушаемые пением цикад в саду. Сон не шел, Альваро открывал глаза, прислушивался, присев на кровати, вглядывался в полутьму комнаты, следил за легким колыханием занавесей, затем вновь топил себя в мягкости подушек.
По возвращении обратно в Энсину, казалось, что всё осталось позади и можно вновь вернуться к привычной жизни: окружить себя этарами, выслушивать доклады секретарей, разбирать письма, наслаждаться прелестью прогулок по цветущему саду, слушать музыку, судить о смысле стихов, упражнять своё тело, разглядывать в солнечных лучах камни на браслетах, украшать себя, утолять страсть с теми, кто приглянулся… Дядя Аринальдо был освобождён из заключения, великодушно прощен, хоть его вина и не была доказана. И теперь его бурчание о том, что Альваро плохо помнит историю их великого рода, опять стало привычным дополнением вечерней трапезы.
Но всякий раз незначительные мелочи вонзались в сердце подобно тонким занозам и оставляли в нём незаживающие кровоточащие раны. Никому не было доподлинно известно, что произошло в Аринале. Ингвар постарался всё скрыть, заявляя всем, что младший муж был тяжело ранен. Жрец же, отправленный из Энсины в Ариналь, чтобы позаботиться об отправлении культа Коатля, известил свое начальство, что всё было не так. Альваро призвали в храм и давили на его честность и искреннее признание, но он хранил молчание, не желая отвечать. Это было первым ударом по чувствам и памяти, которые он пытался укротить волевым усилием.
Спустя некоторое время его опять призвали в храм, и у младшего мужа осталось ощущение, что будто бы на суд. Под сомнение ставились не только честность и уже неоднозначная сакральность графа де Энсина, но и его способность выполнять свои обязанности перед Коатлем. И каждый его шаг той памятной ночью был отражен в письменных свидетельствах незримых слуг, которые всегда что-то видят или слышат. Альваро сжал волю в кулак и согласился на унизительный осмотр лекарями, которые признали его здоровым. Оставалось только получить подтверждение от старшего мужа, что тот согласен оставить Альваро своим младшем мужем, принимая во внимания все обстоятельства. В ответ из южного дворца пришло письмо, которое жрецы зачитывали молча и меж собой, поскольку из приличных и публичных слов в нём были только «государственная необходимость». Альваро оставили в покое, но эти события сильно повлияли на его разум, заставив вспомнить всё, и опять вогнали в чёрную тоску.
И вскоре граф де Энсина утратил контроль над собой, всё больше погружаясь в мрачные воды отчаяния, что ему никогда теперь не стать прежним, не ощутить больше радости, не быть достойным именоваться правителем Байонны.
Альваро вновь открыл глаза с единственной мыслью: «Пока не поздно!». Он вскочил с кровати, поискал глазами камизу, чтобы надеть её и не разгуливать по дворцу обнаженным, перекинул через плечо покрывало, завернувшись, и быстрым шагом проследовал в библиотеку. Потрёпанная книга в чёрном переплёте лежала там, где он её когда-то обнаружил, в шкафу со старыми указами Рикана де Альма. Но Альваро не вспоминал прошлое, лишь одна сцена предстала перед его глазами.
Когда они вернулись из Ариналя в южный дворец, Ингвар сразу же собрал вокруг младшего мужа доверенных людей, что должны были тщательно заботиться о его здравии: двух этаров, вернувшихся из Энсины, армейского лекаря, мастера по бою на мечах, личного слугу Эсперо, и даже — бывалого помощника капитана корабля из Ариналя для обучения вязанию морских узлов и разбора картографии. Ингвар всюду старался брать Альваро с собой, настаивая, что путешествия верхом, подложив под себя мягкую подушку, не отнимают чести, а только укрепляют.