А эти странные прислужники в белых одеждах? Кто они? Белый цвет одежд в Арнауте считался признаком траура или грусти. Лишь опустившись на мозаику пола в покоях байоннских гостей, наблюдая, как непринуждённо общаются между собой люди в белом, Яснил вспомнил, что рабства в Байонне нет. И редкий байоннец решился бы приобрести раба, заплатив за него звонкой монетой, а потом дать ему вольную, вернувшись к себе на родину.
Сине-фиолетовый змей, чья душа была надёжно сплетена с белым цветком чувств Танцующего с духами, брал его нежно и одновременно страстно, будто никак не мог утолить своего голода. Давая, принимал ответные ласки как драгоценную россыпь сверкающих звёзд. И пусть глаза Яснила ничего не видели, его внутреннее зрение представляло возбуждающую до дрожи картину. Когда же к ним в постели присоединился зелёный кит, превратившийся потом в огненно-рыжего льва, наложник очень удивился, как эти двое могут заниматься любовью?
Оказалось, что змей менял свой цвет, зажигаясь от крыльев, и становился золотым, подлаживаясь под цвет льва, и таким способом, сам выгорая изнутри, получал удовольствие от соития. Яснилу стало очень жалко змея, отдающего столько душевных сил, и он обнял его сзади, вплетая свои энергии. Чешуя на спине змея вновь начала переливаться глубокой синевой.
И, оставшись в купальне наедине с правителем далёкой страны, Яснил действовал наугад — попросил себя купить и внезапно понял, какую власть получил: байоннцы были готовы это сделать. Но не заплатив сверх меры, предлагая наложнику пожертвовать собой.
«Я уже решил, что духи вновь меня обманули», — Яснил прикрыл глаза всего на пару мгновений, чтобы отогнать от себя дурные мысли, сосредоточившись на образе синего змея, мирно спящего за стеной.
***
— Ингвар, но он не мог вот так исчезнуть! — воскликнул Альваро, расталкивая старшего мужа. Оказалось, что младший уже успел обнаружить холодную постель своего нового раба, сбегать на балкон и проверить, не лежит ли под ним бездыханное тело, и даже расспросить стражников у дверей и этаров в соседней комнате.
— Вещи его здесь? — спросил Ингвар, ожесточенно растирая ладонями лицо, чтобы проснуться.
Альваро поднял с пола мешок, с которым Яснил появился на пороге. От его движения, спешно завязанный узел ослаб, и на пол вывалились прошитая рукопись и книга. Младший муж хотел было затолкать всё обратно…
— Постой! — окликнул его старший муж. — Тебе следует знать традиции этой страны, раз ты уже заимел себе раба. У Яснила нет личных вещей, есть только те, что передаются вместе с ним от одного хозяина другому. Всё, что лежит в этом мешке принадлежит теперь тебе. Дай-ка мне книгу! Она показалась мне знакомой, — он провёл пальцами по переплёту протянутой Альваро книге. — Это та самая, что перелетела через ограду. Посмотрим, хм… о построении справедливого государства Танкреда Офра. Интересные манускрипты читает твой раб! Ты…
Ингвар бросил взгляд на Альваро, который задумчиво и отрешившись от всего читал рукопись, раскрыв ее где-то посередине. Губы младшего мужа шевелились, проговаривая слова. Внезапно кончики рта дрогнули, поползли вверх в улыбке, румянец залил щеки:
— Довольно откровенно! — вслух произнёс граф де Энсина и повернулся к старшему мужу. — Послушай! Колечко я таю в своей ладони. Простое без прикрас. Но стоит мне поднести его к губам, как я начинаю вдыхать запах твоей нежной кожи, что чернее мёда. Вижу, как влажные, пропитанные ее соками, тугие кольца черных волос залипают на шее. Ты дышишь, сбиваясь, будто пытаешься догнать сорвавшегося с узды коня своего сердца. И пламя обжигает мои крылья, будто огонь ночного мотылька. Два холодных горных озера, скрываемые тенями от перьев могучих птиц, предстают перед моим взором. И я уже — мощный поток, что заполняет узкий ход в скале, и с каждой приходящей волной откатываюсь, исчезая в море. И вновь стремлюсь навстречу в густом пенном гребне следующей волны…
— Это тоже Оленёнок! Так переводится прозвище Танкреда. Говорят, он в молодости был большеглазым и очень похожим на маленького оленя. Стриг волосы так, что голова его казалась мохнатой сверху, а с боков — выбрита. Ну, как у твоего Яснила, только раб твой волосы длинные отрастил, а у Офра только короткий хохолок был. Умер он, как раз после нашего отъезда с Эдвином из Арнауты. Помню Эдвин, когда ему сообщили, сказал, что «солнце всего учёного мира потухло».
— Откуда у Яснила сочинения Офра? — задал вопрос Альваро, продолжая перелистывать скрепленные тонким жгутом листы бумаги.
— Сам спроси… когда найдёшь! Кстати, не забудь позвать лекаря, чтобы его осмотрел! — Ингвар встал и пошел по направлению к ночному горшку. — Ты под кроватями искал? А в купальне?
Альваро отложил рукопись, приложился щекой к полу, а потом стремглав бросился в соседнюю комнату. Этары уже знали, где искать Яснила, но решали, как объяснить своему правителю, что всё проспали. Бывший наложник спал, мирно свернувшись калачиком у тёплой стены, завёрнутый в ткани, которыми вытирал тело после купания. Младший муж обнял его, зарываясь носом в густые мелкие кольца длинных волос, тем самым разбудив. Яснил вздрогнул, будто испугавшись того, что происходит, не зная, что ожидает от него в ответ новый хозяин.
— Обними меня, Яснил, — прошептал Альваро, — я обещал тебе свободу, я ее тебе даю! — и почувствовал, как сильные руки охватили его за плечи, прижимая к разгоряченному сном телу, и как ласковые губы в кратких поцелуях поднимаются вверх по шее.
— Я — твой, мой синий змей с огненными крыльями!
***
Утро божественного правителя Арнауты началось не с очень приятного события: его позвали в мужской гарем. «Подавился вишнёвой косточкой» — сообщил придворный лекарь, вынимая эту самую косточку длинным щупом из распухшего горла управляющего Гаррета. На низком столике рядом с кроватью усопшего стояла чашка, наполовину наполненная вареньем и почти опорожненный кубок с травяным напитком. Хрипов умирающего Гаррета, раздирающего ногтями горло, никто не услышал: наложники и слуги спали, стражники стояли за дверьми или отдыхали в своей караулке, хотя помощник управляющего не преминул шепнуть правителю — пользовали во все дыры очередного раба гарема, переведённого в разряд дворцовых рабов.
«И этот последовал примеру Яснила?» — мелькнула мысль в голове Бейсила. Бывший раб Офра наотрез отказался идти на вторую ночь к байоннцам, шум устроенного скандала дошел до правителя, и тот с раздражением отговорился: или идёт к байоннцам или к страже. Бейсил иногда чувствовал, что не знает и о половине страстей, что царят в его собственном гареме, но не находил времени вмешаться. Хватило и дерзкой выходки со швырянием предметов через стену и порчей грядок.
Новость, что Ингвар прислал записку с просьбой начать переговоры, встретила Бейсила на выходе из гарема. «Куда торопятся? Полагают, что засиделись в гостях?».
Спустя некоторое время, как солнце перевалило через середину дня и предметы начали отбрасывать тени, байоннцев пригласили в зал приёмов. Ингвара и лже-Альваро усадили на два табурета перед троном правителя, их этары встали позади. Бейсил лениво ковырял палочкой взбитые сливки со свежими ягодами, выращенными в теплице дворца, и безразлично слушал то, что говорил… точнее, о чём нижайше просил Ингвар, по мнению правителя Арнауты, пользуясь давним знакомством.
Когда старший муж закончил, Бейсил внимательно посмотрел в непроницаемое и безучастное лицо младшего мужа, встретился глазами с Ингваром, вздохнул тяжко, понимая, что жестких слов не избежать. «Мне этот мальчик не соперник! Скучно!». Однако требовалось сказать один раз и не тянуть дальше:
— Дорогой мой, Ингвар! Я всегда рад тебе и хотел бы подольше принимать тебя у себя в гостях. Но твоё упоминание имени Ханну Нера рядом с моим — только расстраивает: я не имею никакого отношения к дерзкой выходке этого человека и очень рад, что ты его остановил. Большое тебе спасибо от лица всей Арнауты! Те блага, что ты с этого получил, все твои. И это не повод начать войну. Я вас принимаю как почётных гостей и готов делать это дальше. Надеюсь, ничто в вашем здесь пребывании не послужило поводом к недовольству или войне. Что касается доступа ваших кораблей в мои порты и разрешения пользоваться проливами — то каждый блюдёт свои собственные государственные интересы: я свои, вы свои. Я готов подумать над этим вопросом, но пока говорю — нет. И это также — не повод к войне.