За несколько десятилетий некоторые люди начали заводить семьи. Не официально, разумеется, а, так сказать, гражданские браки, рождая на свет детей заведомо обреченных на страдания и унижения. Вновь приведённых в этот жестокий мир никто не крестил, как это было принято когда-то, здесь не было места вере, религии и надежде. Но всё же, мы единственные были удостоены того, чего лишились миллионы других людей, находящиеся по ту сторону железного забора. У населения Батума продолжительность жизни была наибольшей, чем где-либо. Ни один представитель нашего «класса» не умирал своей смертью раньше ста лет, но едва ли люди должны завидовать тем, кто влачит самое жалкое существование на Земле. Видимо, долгая жизнь стала вознаграждением за наши нечеловеческие страдания или же очередной карой.
- Как дела, Егор? – поинтересовался, недавно сосланный сюда паренёк, который ещё не усвоил главного здешнего закона: «Каждый сам за себя!».
- Хорошо, - пробурчал я, удивляясь, как странно звучит слово «хорошо», в таком скверном месте. Но дела и правда шли неплохо, у меня была работа, а значит, мне не придётся сегодня голодать, а это уже что-то.
- Почему ты не обзавёлся семьей? То есть, ты кажешься не таким отвратительным, как остальные. Странно, что ты всё ещё один, – продолжил разговор парень, опустившись на землю около меня, хоть ему никто не предлагал задержаться.
- Мне никто не нужен, - проворчал я, недовольный тем, что он отвлекал меня от работы и задавал слишком много вопросов.
- А вот я бы хотел создать семью, раз уж мне всё равно придется, провести здесь остаток дней. Жить как-то дальше нужно, - проговорил он, уставившись стеклянными глазами на мои грязные руки.
- Жить?! – с отвращением в голосе переспросил я. – Мне кажется, более подходящее слово для данных условий «выживать»!
Не успел я договорить, как из соседнего барака послышались крики. Мужчина, имеющий ноги непропорционально короче тела, выскочил из укрытия, таща за собой маленького мальчика. Он бросил его на землю и, усевшись сверху, принялся душить, огромными жилистыми руками. Я знал, этого мужчину, он лишал жизни своего единственного двухротого ребенка. Мать малыша стояла у входа в их жилище и мелко дрожала.
- Оставь его! – закричала она, не выдержав напряжения, но так и не сдвинулась с места.
- Занимайся своими делами, - огрызнулся мужчина, - он слишком много ест, так мы сами помрём с голоду!
Спустя минуту ноги ребёнка перестали дрыгаться и тело, лишенное духа, расслабилось на грязной земле. Женщина, молча вошла в своё укрытие, не проронив ни единой слезинки, будто давно смирилась с неизбежным.
- Почему за малыша никто не заступился?! – недоумевал мой собеседник.
- Здесь это обычное дело. Хочешь жить, ни во что не вмешивайся, - посоветовал я, продолжая прошивать ботинок.
Коротконогий мужчина схватил мальчишку за ногу и поволок подальше от «домов», чтобы избавиться от никому ненужного тела. Мы не хоронили людей, так как это полагалось, их попросту сжигали на кострах, без прощаний и молитв, чтобы не плодилась всякая зараза. Парень просидел около меня весь день, наверное, так он чувствовал себя в большей безопасности. Вечером, я собрал в охапку ботинки и поплёлся к тем же воротам, чтобы обменять их на еду. Простояв два часа в очереди, я был вытиснут в самый конец со словами: «Место карликов в самой жопе!». Брань здесь была самой распространенной манерой общения.
- Давай двигай отсюда, пока не затоптали, - прорычал кто-то из злобной толпы.