Несколько матросов тихо, с грустью пели о родной земле. Мелодия была дорога и Кутяну, она всколыхнула в нем воспоминания о доме. Он присел на край скамьи и незаметно для себя стал подпевать.
Боцман Мику принадлежал к числу немногих людей, которые при любых обстоятельствах сохраняют спокойствие. В свою очередь он и сам не хотел никого беспокоить.
Барк вышел в море, в мир — сбылась его мечта. Голубой простор был для Мику миром, тайны которого он научился постигать. Как давно — он и сам не смог бы сказать. Полный тайн шепот волн казался ему почти человеческим. Ему нравилось стоять у борта вечерами и слушать рокот волн. Иногда казалось, что он слышит вздохи, идущие из морской бездны, но тут же он уверяя себя, что это причуды пожилого человека. Он вырывался из опутывавших его сладких чар и, пристыженный, оглядывался вокруг: не застал ли кто-нибудь его за этими мечтаниями?
Бесконечная голубизна с давних пор стала для него единственным смыслом жизни. Вода волновалась, металась беспокойно, жаловалась, ревела, хлестаемая штормами, весело перекатывалась и играла на солнце. У нее была душа, она дышала, жила и умирала, изнуренная, где-то у берега. И старому моряку казалось, что море разговаривает с ним, отвечает на его безмолвные вопросы.
Мику был одинок. Иногда ему было грустно, хотелось услышать доброе, целительное слово, но на борту корабля у всех были свои заботы, свои радости и огорчения, и каждый их переживал по-разному: Мынеч — затаенно и скрытно — так тлеет огонь под слоем золы, Профир — без особых эмоций, Кутяну — в непрерывных терзаниях… У кого есть время выслушивать мысли пожилого боцмана?.. И тогда он молча смотрел на чистую, прозрачную воду, облегчая душу. И море, доброе и ласковое, принимало его исповеди, платя ему пониманием…
За свою долгую жизнь Мику пережил много бурь, и теперь ничто не казалось ему из ряда вон выходящим.
Раны в его душе давно зарубцевались. И только одна мысль терзала его: что оставит он на земле после себя, чем оплатит прожитые годы? По его мнению, человек должен не только брать от жизни, но и отдавать ей. Отдавать как можно больше. Он много лет трудился на флоте, воспитал двух крепких парней и все свои беды и печали заглушал работой.
Его жена Иляна умерла молодой. Болезнь навсегда отняла ее, и Мику остался один с двумя мальчиками. Он предпринял попытку жениться еще раз — нашел красивую трудолюбивую женщину. Море разлучило их. Вернувшись однажды из плавания, он нашел дома записку: «Мне нужен муж, а не моряк». Та женщина ушла, и он не стал искать ее. Отвез детей в школу-интернат. Так они окончили начальную школу, а затем и лицей. Он был для них отцом в выходные и во время отпуска. Единственным его другом было море, которое волновалось, глухо стонало и терзалось, как и он. Многие считали его скрягой. Мало кто знал, что он мог позволить себе лишь чашку кофе на террасе у моря. Остальные деньги высылал сыновьям. Теперь они стали совсем взрослыми…
Корнела он видел в прошлом году. Высокий, красивый, с черными блестящими глазами, он походил на Иляну. Они вместе пошли в город. Мику хвастался: «Мой парень, студент, скоро станет инженером». Душа радовалась, когда он говорил «мои парни». Сыновья были его гордостью, радостью его жизни. Уезжая, отец потянулся за бумажником, но Корнел остановил его: «Не надо, отец, убери свои деньги. Мы с Юлианом сами справимся… Ты…»
Мику хотел было сказать, что деньги у него лишние, что ему ничего не нужно. Ему нужна была только их любовь. Корнел ушел, а он остался стоять с пачкой банкнотов в руке. Мику почувствовал на своих плечах тяжесть прожитых лет. Сыновья стали взрослыми и не нуждались в его помощи. Его душило одиночество, он вышел на берег моря и там, чтобы никто не видел, заплакал. И только море, спокойное и доброе, обволокло его своим дыханием и успокоило…
Боцман делал все, чтобы никого не огорчать: ни Профира, ни Мынеча, ни Кутяну. Хотя у него складывалось впечатление, что старпом относится к нему не очень дружелюбно. «Ему не в чем меня упрекнуть», — говорил он самому себе.
Мику, стоя на палубе, всматривался в голубую, с зелеными переливами даль, скрывавшуюся за горизонтом. Палуба была пустынной. Только вахтенные стоически переносили тропическую жару. Со стороны кубрика до него донеслась песня. Вырвавшись из плена обступивших его мыслей, он направился туда. Ступив на порог, он не поверил своим глазам. Что там пели — в этом не было ничего нового. Таковы все моряки: когда им грустно, они поют. Но среди них был Кутяну — он пел, раскачиваясь с закрытыми глазами.