Силы моряков были на исходе. Будто разгадав их мучения, с ведущего буксира передали, что они зайдут в Лиссабон, чтобы переждать плохую погоду. Профир встретил это известие без особых эмоций: не велика радость, если они совершат незапланированный заход неизвестно на сколько дней. Конечно, это передышка, но что последует за ней?
…Они стояли в Лиссабоне почти две недели. Теперь, после шторма в океане, когда суша была в двух шагах, возможность ступить на твердую землю, не опасаясь, что опора уйдет из-под ног, была для экипажа лучшей наградой. Этого жаждали напряженные нервы, измученное тело, все существо, подвергшееся суровым испытаниям.
Они уже видели себя прогуливающимися по улицам Лиссабона в выходной форме, жадно разглядывающими людей, дома, отвыкнув от всего этого, долгое время видя только воду в ее бесконечном движении. Когда из порта подошел катер и на борт поднялся полицейский чиновник, команда встретила его дружескими улыбками. Все были уверены, что после процедуры таможенного досмотра они, как это было в других портах, небольшими группами отправятся на берег. Но прибывший на борт высокий мужчина со смуглым лицом, обрамленным густой черной бородой, молча отошел к одному из бортов и оттуда следил за действиями экипажа. Матросы попытались проявить дружелюбие к гостю, один из них даже протянул полицейскому пачку сигарет, но тот отстранился, будто опасался, что моряки с «Мирчи» хотят сделать ему какую-нибудь пакость. Он держал на виду пистолет и провожал испытующим взглядом каждого проходящего мимо него матроса.
Дул сильный ветер. К вечеру начал моросить мелкий, нудный дождь. Полицейский ухватился за планширь и остался стоять у борта под порывами дождя и ветра, посерев от холода. Матросы видели, что его мучает морская болезнь.
Профир не мог удержаться и послал старпома, чтобы тот пригласил полицейского в офицерскую каюту. Кутяну пересек омытую дождем палубу, подошел к португальцу и по-английски пригласил его пройти с ним. Человек досмотрел на него, отрицательно замотал головой и поднес руку к кобуре.
Кутяну отошел озадаченный. Он не сказал ему ничего оскорбительного, говорил вежливо, и все же полицейский схватился за кобуру.
— А, оставь его. Не видишь, он боится нас? — услышал Кутяну позади себя голос Метку и подумал, что тот прав: полицейский действительно здорово напуган, если в каждом человеке на борту видит врага.
Общеизвестно морское гостеприимство: любой прибывший на борт человек является гостем экипажа, и ему предлагают все, что можно предложить. Но португалец отвергал протянутую ему руку дружбы, оставаясь настороже, как затравленный зверь. Потом на него перестали обращать внимание. Он промок до нитки и топал по палубе, стараясь согреться, но матросы проходили мимо.
К вечеру его сменили — катер доставил на борт другого полицейского, юношу низкого роста, почти ребенка, закутанного в накидку с ног до головы. Вновь прибывший, стараясь придать себе как можно более внушительный вид, стал на то же место, что и предыдущий полицейский, с видом цербера, готового наброситься на любого, кто попытается к нему приблизиться. Но сохранить надолго внушительный вид ему не удалось. После того как его хорошенько смочил дождь, а корабль несколько раз хорошо качнуло то на один, то на другой борт, он ухватился за планширь и нагнулся над бурлящей водой. Ничто вокруг его уже не интересовало.
Дождь лил не переставая. Небо будто прохудилось — между ним и морем протянулась подвижная пелена воды. Все свободные от вахты грелись в помещениях. Время тянулось мучительно медленно, лишь изредка кто-нибудь отпускал шутку, которая, однако, редко находила отклик. Боцману пришла в голову идея: попросить у командира разрешения пустить в дело пекарню. Профир одобрил затею.
Выпечкой хлеба добровольно вызвались заняться несколько матросов. Работали они усердно, будто жизнь команды зависела от выпеченного ими хлеба. Мику смотрел на них и подзадоривал — пекари смеялись, соревнуясь в работе. Но от боцмана не ускользнуло, что веселые с виду ребята работой хотят заглушить охватившую их тоску по дому. Когда на море опустилась ночь, первая партия хлеба была готова. Приятный, дразнящий запах свежевыпеченного хлеба распространился по кораблю.