Он был приятно удивлен ее опытом и готовностью.
— Ты хорошо служила своему бывшему хозяину? — спросил он ее после долгого молчания.
Пилия лукаво улыбнулась.
— Именно поэтому его жена и решила меня продать!
Лицо Атрета стало каменным, и он отвернулся от нее.
Пилия, удивившись, слегка нахмурилась.
— Я тебя чем–то огорчила, мой господин?
Атрет повернулся к ней и прохладно ответил:
— Ты служишь мне очень хорошо.
Рабыня стояла в нерешительности.
— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой в твои покои?
— Нет.
Она удивленно заморгала.
— Нет, мой господин? — Она попыталась изобразить соблазнительную улыбку.
Атрет взглянул ей прямо в глаза:
— Можешь идти.
Пилия побледнела от его холодности и тут же отвела взгляд.
— Хорошо, мой господин, — сказала она и быстро вышла из помещения.
Атрет вытер рукавом губы, стремясь избавиться от охвативших его чувств. Взяв мехи с вином, он жадно выпил. Потом вышел из триклиния. Его шаги эхом отдавались в передней. Одиночество сжимало его, сдавливало настолько, что у него заболело сердце. Ради чего такие мучения? Ради какой–то шлюхи вроде Юлии?
Поднявшись по ступеням, Атрет вошел в свои покои. Сидя на краю постели, он продолжал попивать вино, желая напиться, — напиться настолько, чтобы впасть в забвение и заснуть без сновидений.
Когда он отбросил мехи и откинулся на постели, перед ним все поплыло, а голова стала на удивление легкой. Это были знакомые, приятные ощущения. Завтра он уже не будет чувствовать себя так хорошо, но в данный момент это то, что надо. Он закрыл глаза и предался своим грезам, перенесясь в густые германские леса. Потом впал в полное забытье.
Проснулся Атрет в полной темноте, ему было жарко, и чувствовал он себя совершенно неуютно. Застонав, он перевернулся и привстал. Он не привык к таким мягким матрацам. Расстелив шкуры, он улегся на полу и вздохнул. Холодный мрамор напоминал ему о гранитной скамье, на которой он спал в камере лудуса.
Спящим на полу его и застал утром Лагос. Если бы у него был выбор, он бы ушел. Но он не мог этого сделать, не навлекая на себя гнев хозяина, а может быть, и более ужасные последствия. Собравшись с силами, Лагос пересек расписанные фресками покои и склонился над хозяином.
— Мой господин, — окликнул он, но Атрет громко храпел. Собрав все нервы в кулак, Лагос позвал еще раз: — Мой господин! Атрет открыл один глаз и уставился на стоявшую рядом с его головой ногу, обутую в сандалию. Что–то проворчав, он натянул на голову одеяло.
— Убирайся!
— Ты приказал сообщить, когда прибудет апостол.
Атрет выругался по–гречески и высунул голову из–под одеяла:
— Он здесь?
— Нет, мой господин, но Сила сообщил, что у ворот стоит женщина. Ее зовут Рицпа, и она говорит, что ты ждешь ее.
Атрет откинул одеяло. Прищурившись от солнечного света, бьющего с балкона, он встал.
— У нее на руках ребенок, мой господин.
— Скажи Силе, пусть возьмет у нее ребенка, — нетерпеливо жестикулируя, сказал Атрет.
— Что, мой господин?
— Ты прекрасно слышал, что я сказал! — проревел Атрет и поморщился от боли. — Это мой ребенок, а не ее. Дай ей сто динариев, и пусть убирается, а ребенка пусть отдадут кормилице. — Лагос стоял и непонимающим взглядом смотрел на него. — Выполняй! — Атрет снова поморщился от боли.
— Пусть будет по–твоему, мой господин.
Чувствуя пульсирующую боль в голове и сухость во рту, Атрет стал искать что–нибудь попить. Пнув ногой пустые мехи, он подошел к столику изящной работы. Не обращая внимания на серебряный кубок, он выпил вина прямо из кувшина. Поставив кувшин обратно, он провел рукой по лицу и почувствовал щетину, поскольку уже несколько дней не брился. Потом он подошел обратно к постели и упал на нее, намереваясь спать до тех пор, пока окончательно не проспится.
— Мой господин?
Атрет приподнялся ровно настолько, чтобы спросить:
— Ну что там?
Лагос, явно волнуясь, кашлянул:
— Женщина сказала, что это ее ребенок.
— Я, кажется, ясно сказал, что он мой, — прорычал Атрет, не отрывая больной головы от подушек.
— Да, мой господин, но она ни за что не отдает его, а Сила не решается его отобрать. Она сказала, что пришла поговорить с тобой о ее сыне.
— Ее сыне? — Атрет повернулся и привстал на постели, начиная терять терпение. — А больше эта женщина ничего не сказала? — иронически спросил он слугу.