Перед обедом Симонова вызвали в штаб полка, — а когда он вернулся, Пересыпкин развел руками и сокрушенно доложил:
— Беда, Андрей Иванович, поварята нас с вами оставили без горячей пищи!
— Как же это так могло случиться? — с добродушной усмешкой спросил Симонов. — Нас с тобой и без обеда оставили!
— А вот как случилось: сижу я тут и поджидаю повара. Вижу, кто-то ползком с тыла нажимает на наш окоп. На спине у него, прямо как башня у немецкого тигра, термос… А фрицы, кто во что горазд, дуют по нашему переднему краю. И слышу: и-и-у-бах! Запахло потом маленько. Но вот слышу — рядом уже сопит. Потом Мирошкин, чисто подбитая танкетка, так и скатился в окоп ко мне.
— Так что же с нашим обедом все-таки? — нетерпеливо поморщившись, спросил Симонов.
— Я же к тому и клоню, Андрей Иванович, — глядь я на него, спина у этого Мирошкина чисто вся в разваренном пшене. Рассупонился он и чуть не обомлел: разворотило его посудину осколком — в дырищу Москву можно увидеть. Что, говорю, накрылся наш супик? — Молчи, говорит, не то наверну я тебя…
— Ну, в общем так, — не дав Пересыпкину закончить, сказал Симонов, — это не беда, что нам с тобой обеда не досталось. Бежать будет легче до высоты. Наступаем сегодня, Никита.
XXIV
Вечером заговорили дивизионные батареи. Заколыхались задымленные фонтаны взрывов; вся высота задышала огнем. На огромном протяжении по фронту засверкали огненные столбы.
— Ракетницы заряжены ли? — спросил Симонов у Пересыпкина.
— Так точно, товарищ гвардии майор! — отчетливо, но немного волнуясь, доложил тот. — Все, как положено…
Над головами, разрывая воздух, свистели снаряды, словно теснили друг друга.
— Наши дают жизни, Андрей Иванович, а?
Взглянув на высоту, Симонов ответил с напускной строгостью:
— Подтяни-ка ремень да помалкивай…
— Есть подтянуть… да помалкивать!
Но как только в действие вступили реактивные минометы, Пересыпкин не выдержал:
— У-у-у!.. Вот это банька, ого! Кабы не промахнулись маленько, по своим бы не поклали, а?..
— Хватит, хватит тебе, Никита!
— Вас к проводу, — позвал Симонова телефонист.
Майор Булат коротко распорядился в трубку: «Время, Симонов, начинай!».
— Есть начинать, — ответил Симонов, медленным движением опуская трубку. Ему хотелось, чтобы еще прошла минута, чтобы взрывы снарядов отодвинулись за высоту.
— Пошли, значит? — спросил Пересыпкин.
Симонов выпрыгнул из траншеи. Через несколько шагов, когда почти приблизились к окопам, он приказал:
— Пересыпкин, ракеты — сигналь!
— Есть ракеты!
К небу взвились оранжевые сполохи. Симонов опрометью рванулся наискосок. Пересыпкин, подскакивая, бежал рядом. Из окопов, из траншей, от угрюмых гор до горизонта на север поднялась могучая советская пехота. Ощетинившись штыками, живая лавина шквалом рванулась к зловещей высоте.
В отдалении Пересыпкин узнал Рождественского, бежавшего впереди второй роты. Взблески снарядных разрывов отдалялись в глубину обороны противника. Артиллерия уступала пехоте вражеский передний край. Но неожиданно по гвардейцам в упор ударило орудие. Снаряды шарахнулись у самой земли. И бег замедлился, люди почувствовали, как сухим дымным жаром задышала земля.
— Впере-ед! — вскинув автомат, закричал Симонов. — Вперед!
Загрохотали гранаты. Где-то за окопами тоскливо защелкал пулемет. Сквозь шевелящийся багрянец дыма Пересыпкин увидел, как впереди из орудийного жерла метнулось страшное жало огня.
— Танк! — закричал он. — Танк!
Где-то близко загудел голос бронебойщика Серова:
— Закопанный в землю танк! Ложись, Филька!
В автоматном треске один за другим раздались три выстрела из противотанкового ружья. Орудие смолкло. Но из серой громады, от ее боковой выпуклости продолжали вспыхивать бледные огоньки пулеметных очередей.
У Пересыпника пронеслась страшная мысль: «Убьют Андрея Ивановича!». Тело его напряглось, и сердце налилось злобой. Он покатился к танку, навстречу свинцовой струе, неудержимо впиваясь взором в серую броню. «Успеть бы, только бы успеть!..» — мелькнуло в голове.