В ответ оглушительно завыли сирены нескольких яхт на стоянке у острова. Хозяин острова не выдержал. По команде Пацакиса пытались пронзительными гудками заглушить знакомый голос певицы.
— Вы страшитесь моих песен, Ясон Пацакис! — раздался голос певицы, усиленный мощным динамиком. — Но вы еще услышите знакомые голоса на справедливом суде!
Катер уже вернулся к берегу, где большой и тесной толпой стояли рыбаки во главе со своим мэром, а сирены на яхтах Пацакисов продолжали истошно гудеть, словно там опасались, что в тишине опять зазвучит старая песня о «псе, который ползал на брюхе». Эта песня тоже была включена в репертуар греческой группы. Ее автором была Елена Киприанис, певица, чье сердце было наполнено гневом против человека, делавшего всю жизнь только зло. Алексис всегда с большим волнением объявлял эту песню. И как в Чили, он однажды получил почтовый конверт, в котором на листе бумаги был нарисован череп с перекрещенными костями.
— Я тоже, — сказала Елена, когда Алексис рассказал об этом, и показала листочек с черепом.
— Значит, фашизм опять поднимает голову? — спросил Алексис.
— Так будет, пока хунта не получит по заслугам. Суд и только суд! Я не уеду из Греции до того дня, пока не увижу на скамье подсудимых всех этих Пападопулосов и пацакисов.
— Но кто же противится этому и затягивает начало процесса над преступниками?
— Дорогой мой друг, вы можете… спросить об этом…
— Спрашивал. Отец утверждает, что процесс состоится после выборов в парламент и референдума о королевской власти.
— Вот вы и ответили на свой вопрос. Один из мудрецов Древней Греции — Солон говорил, что справедливость воцарится тогда, когда каждый будет чужую беду воспринимать как свою. Когда Никос Ставридис требует суда над хунтой, все понимают, что хунта — это и его беда, и беда всей Греции. Ну а кто чужую беду не воспринимает как свою, тот и противится, затягивает…
Этот короткий разговор с Еленой оставил у Алексиса тяжелый, горький осадок. Ведь в задержке суда над хунтой все честные греки обвиняли таких людей, как его отец. Но отец такое предупреждение о расправе не получил и не получит. А его сын, Елена, Никос, Лулу, участники греческой группы, «красный мэр» получили. И все в Афинах знают, кто автор этой угрозы. И молчат власти предержащие. Ждут, тянут, не спешат… Почему? По какому закону?
— Справедливостью это и не Пахнет, — заключил Алексис.
ЦВЕТОК ИЗ МЕСОЛОНГИ
— Если день выборов можно сравнить с оперой, то годовщина Политехники — увертюра к ней, — говорил по дороге в институт Никос своим друзьям — англичанину и советскому журналисту, которым даже показалось, что композитор на ходу сочиняет музыку об этих взаимосвязанных друг с другом событиях.
За день до выборов в парламент Греция отмечала годовщину подвига Политехники. Рано утром 17 ноября перед длинной железной оградой института было многолюдно. Через новые ворота, около которых, как горькая память, лежали поверженные танками старые, медленно вливался людской поток. Первые цветы и венки были возложены на эти покореженные и обожженные огнем железные ворота, на которых погибли студенты «первого заслона» против танков, грозно выстроившихся год назад у ограды. Институтская территория походила на кладбище: там, где погибли студенты, выросли холмики из принесенных цветов, а на них были имена и фотографии молодых героев. Из репродукторов громко разносились оставшиеся для истории, записанные в Кровавом ноябре призывные слова участников восстания. Никос как вкопанный остановился у входа на территорию института, услышав звонкий, полный тревоги девичий голос. Он узнал этот голос. Никос вздрогнул, до боли сжал кулаки, когда над самой головой раздались слова Нисы: «Греки! В этот момент танки наводят свои орудия на здание института!» Казалось, что сейчас живая Ниса предупреждает об опасности и призывает греков встать на защиту восставших студентов. Никос настороженно оглянулся, но поверженное железо старых ворот заставило его осознать, что все услышанное и увиденное в эти минуты в Политехнике — вчерашняя боль и гордость Греции, страница истории борьбы с хунтой…