Общественный опрос в Греции после процесса над хунтой показал: лишь 250 свидетелей обвинения были допущены в зал суда, хотя многие тысячи греков могли предоставить судьям материалы, изобличающие «черных полковников» и сменивших друг друга диктаторов — Пападопулоса и Йоаннидиса, как совершивших государственную измену и цепь кровавых злодеяний по указке и под руководством секретных служб. Недовольство и возмущение большинства греков результатами процесса, прекрасные условия, созданные в «лирическом Жаворонке» кровавым палачам и истязателям, заставили власти объявить о втором суде. Новый процесс над хунтой должен был начаться в тот день, когда весь прогрессивный мир, все антифашисты отмечали 30-летие со дня начала исторического суда народов планеты над главарями гитлеровского рейха. Как и в немецком городе Нюрнберге, в греческой столице судили фашизм, который не сдавал свои позиции в многострадальной стране.
— Фашизм живуч, как гидра, — говорил товарищ Седой, возвращаясь с друзьями домой после долгой беседы у Ставридисов. — Необходимо полное уничтожение фашизма, иначе мы будем опять поставлены перед фактами новых заговоров и новых переворотов.
Попытка переворота уже была — в зимний день 1975 года, вскоре после двух крупных политических событий в стране: выборов в парламент и антикоролевского референдума. Группа военных пыталась поднять армейский корпус на севере Греции на антиправительственный путч и освободить из-под ареста бывшего шефа военной полиции диктатора Йоаннидиса.
Следствие по делу о неудавшемся военно-фашистском перевороте показало, что заговорщики действовали по инструкции, которую передал из тюрьмы через своих сообщников генерал-палач. Это было еще одним доказательством, что армия — самый опасный очаг, в котором зреют перевороты. Греческая общественность требовала ускорения чистки в армии, смещения с командных должностей офицеров, генералов и адмиралов, которые в годы хунты поддерживали диктаторов.
Второй судебный процесс над главарями хунты совпал с днями, когда из многих стран в греческую столицу приехали участники форума солидарности с Чили.
Своих старых друзей — чилийских певцов и музыкантов встречали Лулу и Алексис, который уже поправился после автокатастрофы и даже успел организовать клуб политической песни. Кто точно приедет в Афины, они не знали, но надеялись, что среди гостей непременно будут чилийцы, с которыми подружились в дни памятного турне. Первой на трапе самолета показалась молодая чилийка в черном пончо и с гитарой. Лусия! Жена и единомышленник певца-гитариста Луиса. Молодые супруги не только имели похожие имена, но и внешне очень были похожи друг на друга. Тогда, в Сантьяго, Лусия не выступала на сцене — ждала ребенка. За Лусию, за маленького Луиса — он был уверен, что у него будет сын — пел и играл на гитаре очень темпераментный и разговорчивый Луис-старший. Он погиб, став первой жертвой в цепи кровавых преступлений военной хунты, — исполнитель политических песен Луис Хуанито. Теперь песни чилийского героя по всему миру разносит Лусия. А сын Лусии и Луиса — маленький Луис, родившийся после гибели отца, терпеливо ждет свою мать, но не в Сантьяго, а в маленькой горной деревушке, куда каратели-фашисты редко наведываются.
Лусия узнала знакомых греков и поспешила к ним. Она случайно задела струны, и гитара, знаменитая гитара Луиса, зазвенела, словно раздался голос ее хозяина, голос живого певца… А когда в доме греческих друзей чилийская гостья пела, аккомпанируя себе на гитаре, все заметили небольшую дырочку на гитаре.
— Фашистская пуля, — коротко объяснила Лусия и нежно провела рукой по гитаре, потом тихо продолжила: — Одна пуля попала в Луиса, вторая…
Видно было, что слезы душили ее, не давали говорить. Но Лусия не заплакала. Маленькая и хрупкая, с черными горящими как угольки глазами чилийка неожиданно сильно ударила по струнам и громко запела: