— Пиночет, — произнесла Лусия, вглядываясь в Пападопулоса. — Вожак волчьей стаи в Чили. Мы увидим чилийскую хунту на скамьях подсудимых! О, как хочется отомстить убийцам!
Тот день на процессе назвали «женским». На возвышение поднимались матери, сестры, жены, невесты погибших студентов Политехники. Все ждали появления матери «девушки в белом». Больная, еще сильнее состарившаяся гречанка с помощью двух женщин, поддерживавших ее, с большим трудом поднялась на трибуну и долго не могла произнести ни слова. Мать погибшей Нисы, казалось, взглядом испепеляет этих нелюдей, потерявших человеческий облик.
— Я всегда думала, — медленно, глухим голосом начала старая гречанка, — что женщины дают жизнь человеку. Какие же матери родили этих зверей? Да и женщины ли родили? Волков рождают волчицы. Но эти фашисты хуже волков. Они могли расстрелять, уничтожить, бросить под танки и грудных детей, и немощных стариков. Они отняли у нас самое дорогое! Отняли наших детей!
Лулу и Алексис быстро переводили слова несчастной женщины чилийке, которая сидела сильно побледневшая, не в состоянии справиться с внутренней дрожью. Лусия крепко вцепилась в деревянные перила. Крайний подсудимый, сидевший с низко опущенной головой, видимо, почувствовал полный ненависти взгляд женщины в черном пончо и повернулся к ней.
— Проклятый Пиночет! — горячо прошептала Лусия.
Тот еще сильнее втянул голову в плечи…
Мать Нисы Гералис продолжала говорить:
— Какой ценой ответят эти ироды за наше неутешное горе? Только ценой своей подлой жизни. Этого требуют матери, удел которых — давать жизнь своим детям.
— Браво! — не удержалась Лусия и захлопала в ладоши. — Браво, мадре!
Чилийка вскочила на ноги. В своем пончо она была похожа на черное знамя, поднятое над толпой.
— Браво, мадре, браво! — кричала Лусия.
Из разных концов зала послышались крики:
— Браво! Браво! Браво!
Председательствующий ударами гонга пытался утихомирить громкие возгласы, навести порядок в зале. Когда с большим трудом удалось это сделать, председательствующий сказал:
— Нарушать тишину в зале суда не разрешается никому. Прошу всех иметь это в виду!
И бросил взгляд в сторону гостьи в черном пончо.
После заседания суда по дороге в столичный зал «Пандиос», где проходили заседания участников конференции солидарности с чилийским народом, Лусия сказала своим греческим друзьям:
— Я словно видела, как судят Пиночета и его черную свору, как заставляют их втягивать голову в плечи, отводить трусливые взгляды. Спасибо вам, амигос.
— И тебе, Лусия за нашу греческую мадре! — обняла подругу Лулу.
— Мы сегодня на вечере политической песни расскажем о твоем поступке, Лусия! — сказал Алексис.
— Неужели после того, что происходит в судебном зале, эти волки смогут жить среди людей? — даже остановилась Лусия.
— У фашистов есть свои адвокаты и плакальщики, — ответил Алексис.
— Сорная трава пробивается даже через асфальт, — сказала Лулу.
— Значит, борьба и еще раз борьба! — воскликнула чилийка.
В фойе «Пандиоса» художники разных национальностей создали большое панно: «Руки Геракла и огонь Прометея — вечные символы борьбы добра со злом».
Похоже на мелодию самого Никоса. Смотрю на эту картину и слышу мелодию нашей солидарности, — сказала чилийка. — Даже слова слышу, честное слово, слышу.
На вечере политической песни Лусия должна была по программе начать с песни о привидениях с паучьей свастикой.
— Я спою вам песню нашего греческого друга Никоса Ставридиса, — неожиданно объявила чилийка и подняла гитару погибшего Луиса.
Песня начиналась словами о том, что руки Геракла и огонь Прометея — вечные символы борьбы добра со злом.
И СНОВА МАЙ
Рано утром в доме Ставридисов раздался телефонный звонок. Никос снял трубку и услышал знакомые слова песни-веснянки, которую в детстве пели на острове Идра:
Пела Елена. Никос узнал бы ее голос из многих тысяч, да и только Елена могла вместо приветствий спеть по телефону начало старой веснянки.
— Я очень рад, Елена прекрасная! — сказал Никос. — Сразу два вопроса: как Джордж и когда ждать тебя в Афинах?
Елена звонила с побережья, от рыбаков, которые стараниями «красного мэра» Костаса Мавридакиса приютили больного приятеля-археолога; приехавшего Имеете с гречанкой. Джордж и Елена были давно знакомы людям на побережье, и, когда мэр сказал, что пострадавшему от хунты англичанину необходимо Южное солнце, горячий песок и лазурное море, рыбаки пригласили его к себе на все лето. Но минуло лето, как минули осень, зима и весна, а гость не возвращался в свой Лондон, найдя себе полезное занятие даже в таком состоянии. Как-то по просьбе англичанина старый друг мэр повез его на развалины античной крепости, где их встретил еще один знакомый — археолог Георгис Эмбрикос, который предложил знаменитому эллинисту «тряхнуть стариной» — стать ученым консультантом на известных ему раскопках.