Говорили друзья Тасоса и Риты, говорил старый Самандос… Никос заметил, как к месту похорон подъехала автомашина, из которой вышли Хтония, Лулу и долгожданный гость, которого он не мог встретить сегодня сам.
Все заботы и дела, которые навалились на коммуниста Ставридиса после падения хунты, были временно отодвинуты трагедией в Пирее. Поэтому Никос попросил жену и дочь встретить мистера Джекобса, который должен был приехать для участия в празднике, посвященном памяти Байрона. И старый друг прямо из аэропорта направился сюда, на похороны.
Всю ночь перед похоронами Никос так и не сомкнул глаз. То, что убийцы были наняты Ясоном Пацакисом, не вызывало сомнений, как, впрочем, и то, что жест, сделанный министерством внутренних дел, был рассчитан на то, чтобы удовлетворить требование общественности и в то же время дать возможность отставному шефу тайной полиции самому осуществить свои коварные планы. Но нужны доказательства и факты. Ход расследования не давал надежд на их получение. По тону выступлений крайне правых газет можно было сделать вывод, что каким-то кругам в верхах не нравится поднятый шум вокруг этого дела. Но отступать нельзя, нельзя опускать руки, думал Никос, виновники должны быть наказаны. Много времени и сил потребуется для этого, придется опять отложить творческие дела. Беспокоил и байроновский праздник.
Никосу вспомнились строки из поэмы «Дон-Жуан»:
Казалось, что не тогда — больше ста пятидесяти лет назад — создавал Байрон свою поэму, а в наши дни.
Но поэт верил, как верит и певец Ставридис, что тьма исчезнет и солнечная весна будет вечной:
В ссылке Никос изредка получал письма с грубыми следами «корректив» цензоров. В одном из писем было вскользь упомянуто об англичанине, который был в Париже и говорил, что знает греческого певца еще со времен Сопротивления. Это мог быть только Шерлок Джекобс. Байронист. И вот после долгих лет разлуки английский друг вновь приезжает в Грецию. Жаль, что его приезд совпал с таким печальным событием и Никос не может его встретить. В ту ночь ему совсем не спалось. Предстоящий приезд Джекобса многое напомнил Никосу: годы Сопротивления, совместно пережитое друзьями, давнюю мечту о том, чтобы кто-нибудь из греческих композиторов написал музыку к стансам Байрона. Получилось так, что Ставридис первый сам и написал, а первым взыскательным слушателем будет гость из Англии. И еще Никос мысленно представлял, как расскажет о том, что произошло на развалинах античной крепости, о встрече с братом Джекобса…
Мистер Джекобс всегда отличался неожиданными поступками и смелыми решениями, которые нравились его друзьям и не нравились начальникам, в том числе тем, кто возглавлял в начале сороковых годов английскую военную миссию при ЭЛАС в Греции. «Самое страшное и унизительное для человека — быть в плену стандарта», — любил повторять англичанин. Стандартом он считал закосневшую, втиснутую в жесткие рамки правил жизнь, без полета фантазии и риска, без неминуемых ошибок…
После похорон и поминок в кофейне Самандоса мистер Джекобс сказал Никосу, что ему хочется сначала побывать на мысе Сунион, а уже после этого ехать в Афины. Никос понял желание гостя побывать у развалин храма Посейдона, хотя сам он избегал этого места: остров, смерти темнел на горизонте, вызывая тяжелые воспоминания.
Поехали на. Сунион с Самандосом-младшим.
Около древней обители бога морей было несчетное количество людей.
— Никогда не видел здесь такого, — удивился англичанин.
—. После семилетия хунты опять хлынули к нам туристы, — объяснил Никос.
— Да, я знаю, что многие отказывались от туристических поездок в страну, где рядом с историческими достопримечательностями были такие, — сказал мистер Джекобс, показывая в сторону Макронисоса. — Говорят, что даже знаменитые вечерние закаты над Сунионом были другими.
Никос молчал. Макронисос — не тема для разговора в пути. Гость догадался, что эта тема неприятна Никосу. Он прикоснулся к руке своего старого друга.
— Вечными остались эти развалины и байроновская колонна, — сказал Никос. — Кстати, мистер Джекобс, байронистам известно, когда поэт оставил свою подпись на колонне?