— Что у тебя за ранение? — резко оборвала она его.
— Что?..
— Показывай, говорю! — рявкнула она раздраженно.
— А ты что, врач? — фыркнул он.
— Вообще-то, я учусь на хирурга! — возмущенно поведала она. — И второй год работаю в госпитале сестрой милосердия!
Он недоверчиво на нее уставился. Вот так дочка богатого папы, нежная фиалка! Золотая молодежь. Сестра милосердия в госпитале!
— Ну?! — она нетерпеливо притопнула ногой.
— Прямо здесь, что ли? — проворчал он, неосознанно хватаясь рукой за бок.
Собственно, не рана даже, а глубокая царапина болела вполне сносно. Он почти перестал замечать ее — видимо, повязка не сбилась, как ни странно. А может, не такой глубокой она оказалась, как ему показалось вначале. Хотя рубашка промокла, пока бродил по лесу, и бинты — тоже.
— Пошли, — фыркнула она и подтолкнула его в направлении ванной.
Понятно. Эта — из породы благотворительниц. Чаще этой болезнью болели дочки богачей человеческой расы. А тут — пернатая аристократка. И не как-нибудь, а с полным погружением в «грязь и страдания». Сестра милосердия, учится на хирурга!
А сам-то? Он с трудом сдержал истерический смех, шагая к ванной. Великий просветитель, освободитель рабов! Покровитель бедных и несчастных. Рассказать кому-нибудь, смеху будет. Нашли друг друга. И угораздило же их столкнуться! Поневоле в судьбу поверишь.
Глава 3
— Сопляк! — бушевал отец.
Охитека упрямо стиснул зубы. Отец может говорить все, что угодно. Может даже ударить его. Он останется при своем мнении! И будет поступать по-своему.
— Мой сын! Мой сын потащился на митинг сумасшедших фантазеров! Засветился в прессе! И ладно бы просто мелькнул в кадре — это еще можно было бы замять, мало ли кто когда мог оказаться в неудачном месте — но нет! Тебе понадобилось еще и выступить. Сын, ты сам себя-то слышал?! — горестно вопросил почтенный господин Чойсо.
— Слышал, — выдавил Охитека сквозь зубы. — Я и правда так считаю. И не собираюсь забирать назад ни одного слова!
Отец схватился за голову, зашагал по комнате взад-вперед. И что он теперь предпримет? Запрет в комнате? Глупо — продолжается учеба, скоро экзамены. Урежет деньги на карманные расходы? Куда уж дальше-то. И так — вместо денег на топливо — карточка на заправку. Вместо денег на еду — карточка студенческой столовой.
Может, правда, заставить ходить пешком, отобрав ключ от флайера. Но он на встречу с товарищами и на очередной митинг и пешком дойдет. И даже доедет автостопом или с кем-нибудь из друзей в один из соседних городов при необходимости! О том, что он с отцом в контрах — знают все. Да и не он один — у них мало кого родители одобряют.
— Ты понимаешь, что это всего лишь рабы?!
— В первую очередь они — живые, разумные существа, — не сдержался сын. — А не вещи! — Не вещи, — согласился внезапно отец. — Не вещи, нет! Ни одна вещь не сумеет предать тебя или всадить нож в спину, как это может сделать живое, разумное существо! Кто бы подумал, насколько он окажется прав.
Предать. Продать. Жаль, что отец не дожил до того момента. Ему наверняка было бы приятно узнать, что сыну выпала прекрасная возможность удостовериться в его правоте. На собственной, продырявленной в нескольких местах, шкуре.
«Некачественно прошили — можно было и получше», — наверняка именно так он бы и сказал.
Охитека распахнул глаза.
Интересно, кошмары дадут ему нынче выспаться? Повернул к себе электронное табло настольных часов — с полчаса, как лег. Видать, только заснул — а подспудные мысли только того и ждали. Вырвались на свободу, стоило ослабнуть контролю.
Прекрасно. Только бессонницы ему не хватало. Надо было у сестры милосердия успокаивающих капель попросить.
Немного же, оказывается, нужно, чтоб выбить его из колеи! Хватило немного побегать от погони — и пожалуйте: уже тревоги и переживания спать мешают. Отца покойного вспомнил. С ностальгией.
Определенно, тот оценил бы полученный сыном урок. И непременно посетовал бы на то, что шкуру ему попортили слабо. Нужно сильнее — чтобы дольше помнилось!
Да, задели его слабовато. Можно сказать, вскользь. Учитывая, насколько серьезной была охота на него — вооруженные ребята как-то халатно отнеслись к задаче пришить горе-наследника. Не ожидали чрезмерной резвости от обыкновенного мажора из высшего света?
Наверное. Иначе сразу бы применили огнестрельное оружие. Они пытались расправиться с ним голыми руками. Точнее — сначала просто пытались сбросить с крыши небоскреба. Охитеку до сих пор разбирал истерический смех при мысли об этом.
Хорошенькая была бы картинка — сначала отец погибает по нелепой случайности на одном из собственных заводов. А буквально в следующий оборот сынок, не то напившись, не то обкурившись, вываливается через ограждение площадки на дорожное покрытие внизу. Не иначе, на радостях от получения жирного наследства решил сплясать на крыше небоскреба корпорации, которую основал его прадед. Да, в СМИ все именно так и выглядело бы, в этом Охитека был уверен.
А зачем вообще новоиспеченному наследничку понадобилось подниматься на обледеневшую крышу? Среди зимы, практически сразу после метели, во время которой сорвало все освещение наверху?
На крыше царил мороз, даже сильнее, чем внизу. Поверхность и защитные перила по периметру покрывала сплошная толстая корка льда. Из-за сорванных проводов и фонарей там царила кромешная мгла — солнце в это время года не показывалось над горизонтом, свет уличных фонарей не достигал верха забравшегося выше туч небоскреба, а других, столь же высоких построек, поблизости не было. Почтенный господин Чойсо не любил, чтобы конкуренты мозолили ему глаза.
Поэтому на крыше нового небоскреба, куда он перенес свою штаб-квартиру, зимой всегда после первого достаточно сильного урагана становилось темно. А восстанавливали освещение лишь весной. Охитека подозревал, что его отца это по каким-то причинам устраивало, потому он и не предпринимал попыток изменить что-то в системе освещения. Так или иначе, а гроб с телом Чойсо стоял внизу, на первом этаже, в середине огромного фойе, куда набились сотрудники, партнеры, и просто именитые нэси, случившиеся в тот момент в городе. А новоявленного наследника выманили на крышу. Сейчас Охитека сам поражался собственной доверчивости.
«Ваш отец просил вам передать кое-что» — надо ж было поверить в такую чушь!
А он поверил и пошел. Даже на секунду не усомнившись.
А потом было групповое фигурное катание по крыше. Жаль, не случилось поблизости флайера или коптера с журналистами, чтобы заснять это.
Их оказалось четверо. Четверо дюжих парней в невзрачных черных костюмах охранников небоскреба корпорации. Теплую куртку накинул лишь один из них — видимо, намеревались управиться быстро, раз не озаботились одеться потеплее.
У тощего пернатого аристократа шансов не было бы даже против одного из них. Поэтому, когда его принялись теснить к ограждению, он стал уворачиваться — единственное, что было в его силах. Ловкость и верткость — в этом он своих противников превосходил порядком. У них ноги разъезжались на льду — а он ощущал себя буквально, как рыба в воде. Сколько раз приходилось вот так гонять, даже не нацепив коньки, по замерзшему проливу между континентами, доказывая другим детишкам богатеньких нэси свою лихость!
Должно быть, у ребят был строгий приказ — обставить все, как несчастный случай. Потому оружия они с собой и не взяли. Ругались, гоняясь за вертким юнцом, падали на льду, расшибая локти и коленки.
Вот только их было все же четверо — а он один. У них не было оружия — зато у одного оказалась рация. И вскоре число врагов удвоилось. И кто-то из вновь прибывших додумался прихватить травматический пистолет с резиновыми пулями крупного калибра. Даже не то, что крупного — а размером едва не с целую ладонь. Такая не пробьет навылет, и даже кожу не повредит. Но при выстреле с нескольких метров толчок окажется достаточно сильным, чтобы сбить с ног и оттолкнуть.