— Но все-таки, мне кажется, он стал покрепче. Для своего возраста он малорослый, но выглядит теперь поздоровее.
— Благослови тебя Бог, Бетти Ли, за то, что ты меня утешаешь… Но ты сама знаешь, что Тимми такой хрупкий…
К крыльцу подъехала машина, и в холл вошла встревоженная соседка, ведущая, обхватив за плечи, бледного Тимми. Оба промокли.
— Простите, миссис Райс, гроза налетела внезапно, и мы не успели сразу укрыться. Тимми что-то стало нехорошо, и я привезла его…
Лаура кивнула и приказала Тимми:
— Иди сейчас же наверх, сними все мокрое, надень пижаму и ложись в постель. — Тимми повиновался.
— Надеюсь, он не заболеет. Такой славный малыш, — извиняющимся тоном продолжала соседка.
— Ну, что вы, разве это ваша вина! — успокоила она женщину. Та назвала Тимми «милым малышом», хотя ему уже одиннадцать лет. Все так добры к Тимми, добры и тактичны с ней. Потому что знают, что Тимми должен умереть…
— Дождь ведь перестал, кто же мог знать, что снова хлынет такой ливень! Вы так любезны, что пригласили его на пикник, мальчик очень радовался. Но я пойду к нему, извините меня, пожалуйста.
Женщина вышла; автомобиль, брызгая по лужам, отъехал от крыльца.
Тимми был уже в постели; она отбросила влажные волосы с его покрытого испариной лба.
— Было очень жарко играть в бейсбол, — объяснил он. — Но другие мальчики играли, и я тоже.
— Правильно, нельзя отставать от других. — Но он был не такой, как другие, и оба это знали.
— Что-то у меня с желудком, мам.
— Это обезвоживание. Пойду принесу воды.
Но вошла Бетти Ли, неся чашку с водой, холодной, но не очень, и, конечно, не со льдом.
— Как он себя чувствует, мисс Лаура? Если надо, я останусь.
— Нет, нет, все нормально. И мистер Бэд скоро придет.
— Но вы меня позовете, если нужно будет? Не забывайте, он и мой мальчик тоже.
Да, все любили Тимми. Видит Бог, у него были причины жаловаться, но он не жаловался никогда.
— Выпей хоть полстакана. И прими…
— Хлорид соды, — откликнулся Тимми, щеголяя медицинскими терминами. Он знал о том, что у него неправильно функционирует поджелудочная железа. Он многое знал о своей болезни. Наверное, знал и то, что ему суждено рано умереть. Библиотекарь сказал Лауре, что Тимми перечитал в городской библиотеке все медицинские справочники.
Лаура смотрела, как пьет Тимми. На постель вскочил Граф, на его серой шкуре блестели капли дождя. Тимми обнял его за шею. Глаза Лауры блуждали от столика с лекарствами к углу, к ночному столику, на котором лежал «Том Сойер» с закладкой. Слова не шли на язык.
— Боже мой, ты загорел! Даже сгорел! При такой коже, как у тебя и у меня, солнце даже в облачный день может обжечь. По себе знаю.
— И у Тома такая кожа! Я ведь похож на Тома, правда? Только цвет волос разный.
— Правда.
— У Тома никогда не бывает прыщей, и у меня не будет. Правда?
— Наверное, не будет, но если будут, мы с этим справимся.
— Нет, у меня этого не будет, я — как Том! Ох, я его жду — не дождусь. Когда он приедет — в пятницу?
— Да. Папа его привезет.
— И он все лето пробудет дома?
— Да. Будете вместе играть.
— Вот здорово!
Тимми зевнул.
— А папа скоро придет домой? Лаура посмотрела на часы.
— Через час. Но ты устал, вздремни немножко. Я заберу отсюда Графа?
— Нет, оставь его здесь. Он тоже поспит, со мной за компанию.
Мальчику в возрасте Тимми нужны собака, брат, отец. Он болен неизлечимой болезнью, и все-таки жизнь для него пока проста и ясна. Позже будет хуже.
Лаура прошла мимо комнаты Тома; дверь была открыта. Она решила посмотреть, все ли в порядке, и вошла в комнату. Через несколько дней он сюда вернется. Гитара, теннисная ракетка, полный шкаф одежды — все личное имущество, которым любящие родители — особенно щедрый любящий отец — наделяют сына-студента. Энергичного, бодрого и здорового сына. Ее надежду.
Надежду. Вдруг она ощутила какую-то тяжесть на сердце. Она стояла в пустой комнате и смотрела, как падают капли с омытых недавним ливнем листьев дуба. Неохотно отведя взгляд от окна, она посмотрела на письменный стол… желая, чтобы эта вещь волшебным образом исчезла, и зная, что она ее увидит. Да, она лежала на столе, — книга в яркой, броской обложке: «Мой герой — Гитлер». А на стене — фотография Джима Джонсона, красивое лицо с ослепительной улыбкой.
«Том, Том, что же ты делаешь?» — подумала она.
Лаура еще стояла посреди комнаты, когда в дом вошел Бэд и закричал, поднимаясь по лестнице:
— Эй, кто дома? А где Тимми?
— В кровати. Он немного устал, — она рассказала Бэду, что случилось.
Бэд взорвался.
— Проклятая иностранка! Она ведь знала, что Тимми нельзя подвергать опасности. Если в третий раз пневмония… Вот распроклятая баба!
— Успокойся, Бэд. Гроза разыгралась внезапно. Кто бы мог подумать — днем шел дождь, и вдруг снова. Она не виновата.
— Проклятущая баба! Зачем только Роландсон женился в Европе. На какой-то гречанке или итальянке.
— Она португалка.
— Хорошо хоть не еврейка.
— Я бы не хотела, чтобы ты так говорил, — вздохнула Лаура. — Особенно при Томе. Ты ведь добр к людям, и вдруг такие жестокие слова.
— Ну, милочка, не волнуйся. Ты живешь в своем мирке, у тебя — музыка и дети, а что творится в большом мире — забота мужчин. Мужчины борются и прокладывают себе путь, а женщин мужские дела не касаются. Мы сами разберемся. Но, как же все-таки Тимми?
— Он заснул. Не кашляет.
— Ну, слава Богу, может быть, обойдется. Ты приготовила к приезду Тома его комнату?
— Да, комната убрана. Только… вот, посмотри, — она показала ему книгу «Мой герой — Гитлер».
Бэд пожал плечами.
— А, чепуха. Мальчик впервые оказался вне дома, ну и увлекается всякими новомодными идеями. Ну и хорошо, что хоть задумывается о чем-то, не совсем провинциальный простачок.
— Лучше оставаться простачком, чем увлечься такими идеями. — Она показала на портрет Джима Джонсона на стене. — Это опасный человек.
— Я с тобой не согласен, Лаура. Джонсон — не Гитлер. Он говорит немало верного о том, как душат налогами средний класс… Об этих квотах для иностранцев…
— Да, может быть, но его речи полны ненависти, он обыгрывает невежество людей и в свою политическую клоунаду вовлекает молодых, развращает юные умы. Он меня пугает…
— Ну и напрасно. Он имеет успех. Уверяю тебя, он пройдет в сенат в ноябре.
— Я ему свой голос не отдам.
— Как? Ты собираешься голосовать за Маккензи, Лаура?
— Да. Он — человек умеренных миролюбивых взглядов, чужд агрессии. Как бы то ни было, — твердо сказала она, — любой лучше, чем Джим Джонсон.
— Ладно, поступай, как хочешь, но зачем говорить дома о политике? Мы живем в свободной стране, и каждый волен поступать, как ему угодно. А за Тома не беспокойся — он хороший парень и прилежный студент.
Она нарезала салат, полила его оливковым маслом и встряхнула салатницу.
— А ты видел у него в комнате расистские книги о черных? Я только надеюсь, что Бетти Ли не видела. Она обиделась бы.
— Ну, что ты, он так хорошо относится к Бетти Ли. Никогда в жизни он ей не нагрубил. И в этих книжках, знаешь ли, больше правды, чем тебе кажется. Том умный парень, я им горжусь.
«Да, его не изменишь», — подумала Лаура о муже. Бэд высказал то же самое:
— К чему бесплодные споры? Мы — семья: я, ты и наши мальчики. И это главное, хоть мы в чем-то и не согласны. Верно?
Она кивнула.
— Тогда пойдем-ка обедать, — весело сказал он.