— Я и это знаю, Бетти Ли. Черная супружеская пара. Очень приятно, — спокойно заметила она.
— Такой особняк! Они выложили за него вот такую кучу денег! — Бетти Ли показала руками.
Дом, конечно, не был особняком, но Лаура не возражала. Вдвое меньше дома Райсов, это был красивый образчик георгианской архитектуры, с фронтоном и портиком над входной дверью.
— Они из Цинциннати, мой брат сказал. Он возчик фургона. Привез часть их вещей. А окончательно они переезжают на той неделе.
В четверг утром Лаура спросила, переехали ли новые владельцы в дом Блейров.
— Вчера. Мой брат говорил, что у них очень много мебели, с трудом разместили. А я видела в окно пианино. — Бетти Ли торопилась выдать всю информацию. — Муж работает в компьютерном бизнесе, важная шишка. Старшей девочке восемь, двое помладше. Уот, мой брат, видел весь дом внутри и просто в восторге, — там такие красивые круговые лестницы!
Наверное, все черные в городе обсуждали вселение черной семьи в дом на лучшей улице города. «Что ж, неудивительно, — подумала Лаура, — неграм хочется взять реванш».
— Как их имя? — спросила она.
— Иджвуды. У меня есть кузен Иджвуд, но он им не родственник.
Лаура задумалась на минуту, потом сказала:
— Бетти Ли, достаньте, пожалуйста, корзину для пикников и протрите ее. Я отнесу Иджвудам холодный обед. Наверное, они со всей суетой переезда ничего себе не приготовили и будут рады, что не придется возиться с обедом.
— Как это на вас похоже, — в восторге воскликнула Бетти Ли. — Есть соседи и поближе к их дому, но им это и в голову не придет, как вы думаете?
— Да, я тоже так думаю, — отозвалась Лаура, вспоминая слова Бэда. — Будут смотреть сквозь них, словно они прозрачные…
Она встала со стула.
— В холодильнике есть жареный цыпленок. Я пойду в огород, нарву помидоров. Вчера я купила булочек, и мы с вами сделаем чудесные сэндвичи и салат.
— У вас золотое сердце! — снова восхитилась Бетти Ли.
В два часа дня Лаура стояла перед домом Блейров, — нет, Иджвудов, — с большой корзиной в руке. Молодая чернокожая женщина с веником в руке открыла входную дверь.
— Я Лаура Райс. Я принесла вам небольшой холодный обед, чтоб вам не готовить сегодня.
— О, как вы добры! Прямо не знаю, что сказать. Как вы добры! Вы — наша соседка? Из дома рядом?
— Нет, я живу на другой улице, Западной Дубовой. Но это совсем рядом, меньше полумили.
— О-о, вы шли целых полмили! И я держу вас на солнце, — зайдите же, пожалуйста, в дом!
Войдя в дом, Лаура увидела в холле нераспакованные картонки и узлы.
— Давайте отнесем корзину на кухню, — сказала она. — Салат надо положить в холодильник, он с цыпленком. А вот шоколадное печенье. По рецепту моей мамы.
— Столько хлопот для вас!
— Ничуть. Я люблю печь, меня это успокаивает. А ваш дом я знаю. Прекрасный мраморный камин и высокие потолки.
За домом был сад с зеленой лужайкой, на которой стоял манежик для грудного младенца — он уже ползал, а мальчик постарше катался на трехколесном велосипеде. Восьмилетняя девочка качалась на турнике.
— О, я вижу, дети уже освоили сад! — сказала Лаура.
— Да, именно это нам здесь особенно понравилось. Для детей просто замечательно.
— Кто-то мне сказал, что вы — учительница.
— Да, когда бэби подрастет, вернусь к работе. Дом, грудной ребенок и работа, — с этим мне не справиться.
Лаура увидела в раскрытые двери пианино и спросила, кто на нем играет.
— Я немного играю, но плохо. Купили-то мы инструмент для Синтии, она любит музыку, и мы надеемся, что у нее есть талант.
— Я учу игре на пианино.
— О, правда? Я мужу говорила — первым делом, как только устроимся, надо найти учителя для Синтии. Не скажете ли вы мне… не согласитесь ли вы или, может быть, вы считаете, что девочка слишком мала?
— Я должна сама вынести определенное впечатление, — откровенно объяснила Лаура. — Ненавижу заниматься с детьми, которых стремятся увлечь музыкой родители. Надо, чтобы они хотели сами.
Миссис Иджвуд на этот раз улыбалась со спокойной уверенностью.
— Не тот случай. Вы только послушайте ее, и увидите, что она любит музыку.
— Я рада буду послушать ее.
— Наверное, не сегодня. Ведь вы зашли на несколько минут.
В этой женщине была деликатность и спокойная грация. Она все больше нравилась Лауре.
— Я хочу послушать ее сейчас.
Маленькая девочка с огромными черными глазами и круто завитыми кудряшками вошла, поздоровалась и села за пианино.
— Что мне сыграть — вальс или марш?
— Вальс подойдет для такого праздника — ведь у вас новоселье! — сказала Лаура.
Девочка очень мило сыграла вариацию на тему «Голубого Дуная».
— Хорошо, — сказала Лаура. — Сколько лет ты берешь уроки?
— Два года.
— Тогда — даже очень хорошо. Ну, хочешь быть моей ученицей?
— Да, да! Вы такая красивая! Женщины обменялись улыбками.
— Вы не спросили о моем дипломе. У меня музыкальное образование, — сказала Лаура.
— Я так рада, что вы будете заниматься с Синтией! — воскликнула Полина.
Короткий визит закончился. По пути домой Лаура чувствовала, что, сделав маленькое доброе дело, была в полной мере вознаграждена милой доброжелательностью новой знакомой. Но она решила пока никому дома о сегодняшнем визите не рассказывать.
ГЛАВА 5
Том блаженно растянулся в развороченной постели, которую только что покинула Робби.
— Приятнее смотреть, как ты раздеваешься, но глядеть, как ты одеваешься тоже небезынтересно, — шутливо заметил он.
Она кинула в него полотенце.
— Эй, а ты что разленился? Вставай!
— Я не разленился, а испытываю умиротворение. Так на меня действует утренний секс. Может, повторим?
— Ну и жадина же ты, Том Райс. — Она нагнулась над ним, он схватил ее, она вырывалась, они целовались и хохотали, пока она не отскочила к стенному шкафу. — После полудня вернусь, получишь еще, ненасытный. А сейчас в моем распоряжении полчаса до лекции. — Она пригладила перед зеркалом волосы. — Надень свой лучший костюм и галстук, Джим Джонсон — стильный мужчина. — Она отступила от зеркала, чтобы рассмотреть себя в полный рост. — Хотела бы я иметь приличное платье, — пробормотала она, надув губки.
— Да ты что? Тебе идет красное, и сидит оно чудесно.
— Ах, Томми, что ты в этом понимаешь? У женщины должно быть много туалетов. Ах, будь у меня такие богатые родители, как у этой еврейки Инид, я бы набила платьями весь стенной шкаф. — Хоть бы мне отец побольше денег посылал, — продолжала жаловаться Робби, — мне так хочется снять комнату, где я буду одна. И получше, пускай подороже этой; посмотри, какая здесь грязь, дешевка. — Она показала ему убогий туалетный столик с двумя рассохшимися выдвижными ящиками. Продавленное кресло, выцветшее красное покрывало на постели… Том вспомнил свой ухоженный дом, навощенную мебель, чистоту и опрятность кругом. А ведь одевалась Робби так опрятно и чистенько, — это очень нравилось в ней Тому. Такой разительный контраст.
Но Робби уже оставила жалобный тон и весело заметила:
— Да ладно, это только до лета. Зато близко к книжному магазину, где я работаю.
Ее быстрые перемены настроения всегда восхищали Тома; сейчас Робби оживилась, глаза заблестели, и она вдруг закружилась на месте так, что юбка развернулась вокруг девушки, словно открытый зонтик.
— Ну, давай я тебе еще разок расскажу. Ведь как это здорово получилось! Мы распаковывали книги в нашей лавке, когда явился Джим Джонсон. Мистер Дэдли был так любезен, что представил меня ему. Сказал, что я — ведущий сотрудник «Независимого голоса». Дэдли волновался, не явятся ли подонки из левых и не устроят ли провокацию. Они думают, что мы храним бомбы в магазине. Так и есть, — понизив голос, сказала Робби, — мне кажется…
— Ты сказала, что Джим Джонсон пригласил нас на ленч.