Песть восьмая 269 И кроют их еще в пукете. - Увы! - где ж дни сии блаженны? - Как сон минули, - а невинность- Повязка с скромных глаз спадает, И в чувствиях рассвет белеет. Бурливый вихрь страстей слегка Шипеть в то время начинает. - Любовь раскладывает огнь, Чтоб остру стрелу раскалить И в жилах кровь воскипятить. - Та тиха искра, что в очах Во время юных дней сияла И чистый огнь лишь возвещала, Теперь уж пламенем пылает. - Горящий взор перелетает С предмета на другой предмет. - Не милы сверстники младые, С кем игры прежде разделяли. - И самая вернейша дружба Свои права тогда теряет. - Не милы те поля открыты, Где прежде игры ожидали. - Уединенных рощей тень Убежищем любимым стала; И кто свидетель страсти нашей, Которая тогда снедает? - Свидетель токмо лес и тени. - Ни музы, ни Минерва мудра Не отвлекут от мест печали В бессмертные свои объятья. Лишь знанья занимали мозг, А сердца - не коснулись музы; Любовь, - любовь владеет им; Тогда пылающее сердце При чтении лишь нежной песни
270 Херсонида В честь некиим бровям прелестным Подобится плавильной пещи; Во груди зной; - так что же медлить? «Где ты, прекрасная? - где ты? В каких пределах обитаешь? Какое нас делит пространство? Хотя не знаю я тебя! Но симпатия потаенна Уже давно знакомит нас; Уже давно соединились Пылающие наши души. Приди ко мне, - сужденна нимфа! Приди! - узнай, как сердце тает?» Так в страсти мы тогда взываем; Глаза для сердца клада ищут; Глаза встречаются, - и с кем? С той самою заветной нимфой, Что стоила толиких вздохов; Потом усмешки, - речи, - клятвы; Когда препоны нет к союзу, Все укрепляет нежну страсть; Кто ж прочего потом не знает? Тогда сбираем мы фиалки, Гвоздики пестры, розы алы, Чтоб русы увенчать власы Возлюбленной своей Эрринны Или украсить с нежным вкусом Цветами по л ну грудь ея; Тут мним, что розы и фиалки Гораздо менее цветущи, Чем нежное лице ея, И запах их не столь душист, Как тихое ея дыханье. Ах! коль приятны дни любви! - Но если бурны ураганы
Песть восьмая 271 Ужасной ревности восстанут, Увы! - тогда мы все клянем, Клянем и самый день рожденья. Так мирт цветет; се! - лавр растет! - Что медлить? - время лавры жать! - Уже блистают над главой Часы кипяти пылких лет; Другая страсть в крови пылает; Палящий чести зной горит И возжигает скромный дух, - Забыв, что токмо в сердце должно Искать блаженство непреложно, Преследуем иное счастье По стромким оного скалам; Но часто лишь его рамена В мятежном мире уловляем; Хотя бы на брегах Невы, Хотя бы на брегах Эвксина, Или в златых песках Востока, Или в златых ливийских сушах, Или в голкондских рудокопнях За ним гнались мы опрометом: Когда усмешки не покажет; Все суетно; - оно летит, Как молния летит оно И слепо на главу падет; Где ж чаще? - там, где лесть ползет И с нею наряду идет; И на кого же? - на раба, Кому, - как страстная блудница, Слепою жертвуя любовью, Дает свою бесстыдну руку, Роскошно разверзает лоно. - Однако - гонимся за ним, Хотя лишь зрим его рамена.
272 Херсонида Тут мы на Марсовы поля, Где зыблется кровавый пламень, Где кровожадная Мегера Ужасный факел потрясает, - Бежим, себя позабывая; Раздастся ль тамо пушек гром? - Восторг военный дух объемлет; Сверкнет ли длинный копьев лес? - Бежим в сию железну рощу; Подставит ли смерть остру косу? - Мы скачем бодро через косу; Или спешим лице представить В шумящем зрелище градов? - Кипяще рвенье нас выводит На горизонт в гражданском мире. - Как славно быть планетой там, Где блещут все плоды олив! Или грядем в уединенье, - Преследуемы в прочем славой, - Открыть всю сродностъ чрез перо? - Внутрь-уду пробудяся жар, Возженный некогда едва Бессмертным духом чистых муз, Но затушенный вихрем страсти, Воспламеняет паки душу И проницает поздный век, Хотя б не разгорелся ныне. - Природа доставляет краски; Вкус очищает тонку кисть; А слава шепчет, - как зефир, О тех веселых шумных плесках, Что при суждении картин В позднейшем мире возгремят. Но ах! - сколь часто удается Ступить тогда на верхню степень, 560 570
Пестъ восьмая 273 Когда неумолимо время Точить железо начинает? - Сколь часто на главу седую Венец лавровой надеваем, И кажется, что только с тем Возносим на трофей блестящий Одну очарованну ногу, Чтобы с слезами проливными, Или с параличем сильнейшим Другую водрузить во гроб. Так мы в полуденны часы Кипящей нашей средней жизни Стремимся к выспренним звездам; Взбираемся до замка славы. - Хотя гора ея стремниста, Как Чатырдаг или Кавказ; Хоть дышуща ея труба Пустые буквы в воздух мещет; Но мы идем, - скользим, встаем И иногда - туда восходим. Восходим, - тут ты, сибарит, Просиживаешь целы ночи Под светлостью ночных лампад За лакомым столом в чертоге; Тут ты, от счастья охмелев И быв любовью упоен Среди своих прекрасных Фрин, В себе не помнишь человека И мыслить о себе дерзаешь, Как бы о новом божестве; Тут ты сидишь надмен, - а там Невидима десница пишет На марморной твоей стене Печальну меру живота
274 Херсонида И час небеснаго суда; А там - торжественный гнев неба Уже катает грозны громы Под рдеющим Судьи престолом. - Как? - ты бледнеешь, новый бог! - Ты изменяешься в лице! Ты тщишься преложить сии Черты небес чрез ложный толк; Ты тщишься ради ободренья Под шумом Вакховых знамен, Под тенью шепотливых миртов Уста у совести зажать! - Не беспокойся! - приговор Уже произнесен на небе. О небо! - все сии деянья, Которых образы блестящи В очах земли велики суть, Перед тобою - что такое? - Извилины неважны червя Иль блудные шаги греха. - Ах! - кто б из человек не пал? Кто б был всегда неколебим? И мудрого стопа неблазна Нередко подле рва скользит. - Где ж точный человек найдется? - Ответствуйте мне, мудрецы! - Вотще ты, чудный Диоген, Его на торжищах искал; Фонарь твой вечно не погаснет; Весь мир ничто, как маскерад. - Нет в мире ни одной души, Котора бы, подобно небу, От дерзостных нашествий облак Не помрачалась никогда. - Сия душа, - сей протяженный
Шесть восьмая 275 Светильник столповидный с неба, Луч, сыплющий в юдоль плачевну, Всегда ли чист - и не тускнеет От мглы, из моря исходящей? - Ах! - часто пятна пристают На чресла пламенны его; Но ты, - о милосердо небо! - Женешь их духом уст своих И радугой его венчаешь. - По буре устаем в пути; Зной, - гром и молния паляща Свирепствовать перестают. - Мы ищем тишины в тенях; Горящий дух внутри хладеет; Тогда пришедши важна Мудрость И с нею Опытность седая Снимает с глаз завесу мрачну И, радужный развивши пояс, Нас с строгим небом примиряет, И рдяным перстом указует На вечеряющий день жизни. В то время шествуем ли в роще? Идем ли по полям зеленым? Идем ли на холмы кладбища? - Там слышим воздыханье мира; Там зрим развалины его И сгнивший механизм его. - Здесь зришь источенные мышцы И ноги лжебессмертных Марсов; Там попираем прах и кости Блистательных любимцов счастья, В которые еще поныне Сиротски слезы проникают; Здесь плачешь над сухой ланитой И грудью некоей Астарты,
276 Херсонида Где прежде лилии белели, Где прежде розаны дышали; Но только лишь краса исчезла, Все лилии сии потускли, Все розаны сии поблекли. - Так дщерь весны в саду цвела, Раскинувши свои листочки, Как гибки длани, благовонны; Ее лелеяли зефиры, Поили тихие дожди, А красили лучи небесны; Тогда - любезна дщерь весны На тонком стебельке прямом Головку нежно поднимала И всех пленяла и манила; Все отроки ее любили; Она божественна, - вопили; Все девушки ее хвалили; Она прекрасна, - говорили; Но лишь могуща кисть природы Толико прелестей в цветочке, Толико света перемен Преобразила в темну смесь, И дщерь весны бездушна пала; Тогда ни отроки не любят; Она божественна, - не вопят; Тогда ни девушки не хвалят; Прекрасный цвет, - не говорят. Здесь видишь челюсть сибарита, Там топчешь ребра великанов И черепы полубогов. - Ах! - где корона с митрой были, Там из червей венец плетется; Где роза на щеках алела, Там черный муравей влечется.
Пестъ восьмая 277 Да, - важны были полубоги; Их все страшились, как елени; Теперь на мшистых их могилах Елени, - дики козы скачут. - Единый нежный друг несчастных, Кому стихия - есть любовь, В ком дышет жизнь одной любовью, Кончает поприще спокойно; Его брада белеет поздно; Глаза зрят тихий запад дней; А если он во гроб нисходит, То гроб ничто, - как лишь трофей. - Но злый, - сын пагубы, - завистник Рассыплется не погребен. - Тогда его ужасны кости Вовеки не обрящут гроба, Но будут ввек в степи белеть И ввек на знойном солнце тлеть; Поросший васильками холм Над ним не будет возвышаться; Не станет устрашенный путник Сидеть на диком сем холме; Но, отвратясь, минует кости, Что будут спать железным сном. Но что же тамо извлекает Из наших глаз нежнейши слезы? - Се! - персть почиющая присных Или сотлевший тот убрус, Который покрывает чела Отцев, - супруги, - друга, - милой... Убрус священнейших залогов, Которой я лобзал в слезах При длинном похоронном звоне! - Как сей предмет остановляет? Как быстро душу проницает!