Поэзия С.С. Боброва 451 ет его последние мгновения. Сгустившиеся сумерки «лучшего летнего дня» сливаются с «вечной ночью», наступившей для шерифа и ожидающей автора, с которым он лирически отождествлялся (шериф умирает на закате, после его смерти - уже ночь). Пророчеством о своей близкой кончине автор и завершает поэму: Сопутники моих дней юных Меня искать повсюду будут, Но не найдут уже меня. Я лягу близ пучины черной; Я в желтой персти здесь усну, Где ясные мои глаза Навек засыплются песками, Закроется студена грудь Сосновыми сырыми деками, - Усну в пустыне не оплакан - Никем! - слеза из глаз катится; В слезе моей дрожит луна, Дрожит как сребряная точка! - О скорбна мысль! - здесь устаю; Здесь томну арфу повергаю. (Таврида. С. 211-212; ср. в «Херсониде»: песнь Vin, ст. 886-914) Тема смерти является завязкою и развязкой рассказа об Омаре и Селиме и завершает обрамляющий поэму лирический «сюжет автора». Путь паломников - из долины в горы - может рассматриваться как аллегория духовного восхождения к свету истины, лишь коснувшемуся «сына плоти» Селима, а для «сына неба» Омара воссиявшему во всей полноте в ином мире. Таким образом в «Тавриде» совмещаются две традиции - описательной поэмы и мистической литературы «духовных паломничеств» (Дж. Беньян и др.)49. Однако сов- 49 См.: Зайонц 1992. Ср.: Зайонц Л.О. Пространственная вертикаль тело-душа-дух в ландшафтных моделях Семена Боброва // Wiener Slavistischer Almanach. Bd. 54 (2004). S. 79-92. 15*
452 В Л. Коровин ременники, видимо, не замечали или не придавали большого значения аллегорическому смыслу «Тавриды», более увлекаясь разнообразными «описаниями», возвышенным лиризмом и восточной экзотикой поэмы50, и у них были на то основания. Бобров создавал своего рода энциклопедию природы и истории Крыма. Его интересует все: атмосферные явления (почти вся VI песнь посвящена описанию грозы; здесь Ломоносов, оплакивающий убитого молнией Рихмана, выступает апологетом научного знания и излагает теорию происхождения атмосферного электричества), вулканические процессы, приведшие к возникновению гор, античные мифы, связанные с полуостровом, его история - тавры, киммерийцы, скифы, греческие и генуэзские колонии, монгольское нашествие, турецкое господство и, наконец, вхождение Крыма в состав Российской империи. Бобров привлекает сведения из геологии, минералогии, ботаники, зоологии, энтомологии и других областей знания. Поэма изобилует специальной научной лексикой, причем во многих случаях Бобров изобретает неологизмы, давая в сносках латинский эквивалент51. Большую часть сведениий он черпает в географических трудах К. Таблица и П.-С. Палласа, причем книгу последнего он иногда целыми кусками просто перелагает в стихи (в «Херсониде» см.: песнь I, ст. 484-497; 50 По последнему признаку Джон Бауринг, переложивший на английский язык отрывок из «Херсониды», сравнивал ее с поэмой Томаса Мура «Л ал л а Рук» («Lalla Rookh. An oriental Romance», 1817), отличающейся своим «восточным характером» (Bowring J. Российская антология. Speciments of the Russian Poets. L., 1821. C. 147-150; ср.: Кокрелъ К. Русская Антология (из Revue Encyclopédie). (Перевел А. Ст-в) // Сын отечества. 1821. № 42. С. 55). 51 См.: Петрова З.М. Заметки об образно-поэтической системе и языке поэмы С.С. Боброва «Херсонида» // Поэтика и стилистика русской литературы. Памяти акад. В.В. Виноградова. Л., 1971. С. 78-80.
Поэзия С.С. Боброва 453 III, ст. 476-485, 501-509, 535-630; IV, ст. 1221-1250; и др.). В «Тавриде» есть многостраничные перечни геологических пород, птиц, рыб, насекомых и растений. По замечанию И.Н. Розанова, «перед нами как будто не поэма, а каталог минералогического кабинета или описание гербариума»52. Перегруженность поэмы естествено-научными и историческими сведениями давала повод к упрекам в недостатке поэтичности53. Их резюмировал В.И. Аскоченский: «Видно, что он писал поэму не под влиянием вдохновения, а в следствии рассчитанных занятий, требовавших немалого труда»54. Между тем Бобров преследовал определенные пропагандистские цели. Перечни богатств неосвоенной, новой для России области, подобно одам Ломоносова, несли заряд оптимизма и буквально взывали к любознательным и трудолюбивым соотечественникам. Эта мысль озвучена во второй редакции, в «Херсониде»: Художник, - рудослов, - певец, Мудрец, - списатель, - фармацевтик, - Друид, - пустынник и любовник, - Пастух, - философ, - самодержец, - 52 Розанов И.Н. Русская лирика. От поэзии безличной к «исповеди сердца». М, 1914. С. 386. 53 «Как будто кто требует от поэта глубоких сведений в ботанике!» - воскликнул А.А. Крылов, а об историческом повествовании заметил, что оно «походит более на отрывок из какой-нибудь пыльной летописи, нежели на эпизод поэмы. В стихах Боброва исчислены в хронологическом порядке все народы, населявшие Тавриду; описаны, как в географическом словаре, все города, ими основанные; даже упомянуто, что Генуа овладела морями именно в двенадцатом столетии. Такие подробности поэт должен оставить историку: грации не любят сухой учености» {Крылов 1822. С. 459, 423). С одобрением об этой особенности поэмы отозвался один И.Т. Александровский: «Под обыкновенным пером предмет, им описываемый, был бы только исторический; но он во всем видит пиитическую сторону» {СВ. 1805. Ч. 5. Март. С. 303). 54 Аскоченский В.И. Краткое начертание истории русской литературы. Клев, 1846. С. 77.
454 В Л. Коровин Несчастный и счастливый смертный - Все здесь найдут изящну область Для чувств, для сердца, для души... (Песнь III, ст. 634-640) Длинные перечни имеют и художественный смысл: создать впечатление неисчерпаемого разнообразия богатств полуострова, подобного разнообразию самого мира. Различные отрасли научного знания входят как составляющие в процесс его поэтического постижения. На материале природы и истории Крыма Бобров создает грандиозную модель мироздания. Сам полуостров у него возникает из моря подобно миру из Хаоса». «Сухая», на взгляд поверхностного наблюдателя, научная картина мира в поэме не статична. Этот детально продуманный мир показан в движении, он не завершен, находится на грани апокалиптической катастрофы и вот-вот «шатнется... на ломкой оси». «Описательная поэма Боброва, - писал Ю.М. Лотман, - рисует трагический, конфликтный мир, находящийся в состоянии мучительной динамики, постоянного самоотрицания и дисгармонии (...) Бобров создает трагедию...»55. Два вставных эпизода поэмы - о пустыннике, пожелавшем покончить с собой после разорительного нашествия монголов (песнь V), и об аравийском лжеучителе (песнь VII) - раскрывают актуальную для автора философскую и политическую проблематику. В речах лжеучителя отчетливо слышны интонации деятелей французского просвещения с их проповедью деизма и веротерпимости: «Открыто небо, - он ревет, - Да будет общая мечеть! Лотман ЮМ. «Сады» Делиля в переводе Воейкова и их место в русской культуре Ц Делиль Ж. Сады. Л., 1987. С. 200-201 (Лит. памятники).
Поэзия С.С. Боброва 455 Закрой все книги, все писанья! Читай природу! узришь Бога... (...) Послушайте! - и человек Есть малый мир, но храм великий, Одушевленная мечеть. Сей храм, сей храм будь свят Алле!» Так окаянный льстец трубил, Муж с хитрым и лукавым сердцем, - В устах его Гоморра ржала. (Таврида. С. 212-216; cr/. в «Херсониде»: песнь VII, ст. 282^02) Кажущееся благоразумие проповеди «льстеца» наводит на мысль о ничтожестве человеческого разума: Что любомудрие его? Лишь пар светящийся при блатах. Что гордый разум человеков? Лишь слабый свет, - неверный вождь; Он часто ползает у ног Какой-нибудь Фатимы гордой Иль своенравного паши. (Таврида. С. 216-217; ср. в «Херсониде»: песнь VII, ст. 406-412) Двусмысленность вносится наличием здесь фигуры рассказчика - шерифа Омара, хотя, как правило, автор лирически отождествляет себя с ним, т.е. инвективы против «гордого разума» могут быть прочитаны как изложение взглядов осталого «музульманина». Оставленная возможность иного истолкования вполне в духе Боброва: она создает напряжение между двумя способами мировидения. На чьей стороне автор, до конца остается неясным. Интересно, что в «Херсониде», вероятно, под влиянием выступлений А.С. Шишкова, появится дополнительная характеристика «льстеца» и ему подобных: