Снова горизонт в круглом поле бинокля. С каждым разом всё более расплывчатый и темный. Скоро его совсем не будет. Снова шквал с кормы. Ночью должно засвежеть. Может, оно и к лучшему: берег откроется на слух по шуму прибоя.
Освещенная картушка лежала неподвижно, слишком неподвижно. Желтая и страшная, она упрямилась. Она не хотела служить. Володя нагнулся к ней почти вплотную,— неужели этот бурый налет был ржавчиной? Ведь в спирту... А что, если спирт выпили? — И сразу стало нестерпимо холодно.
Штурман тайком сдал в порт главный компас. Как он посмел? Что-то болтал про ржавчину... Кто это сделал? Когда?
— Штурмана на мостик!
— Есть штурмана на мостик! — Неужели в голосе вахтенного была усмешка?
Володя ощутил внезапный прилив силы. Всё стало ясным: штурман не доложил про компас, потому что был виноват, и запутался в астрономии, потому что был пьян.
— Есть, Владимир Константинович? — виновато спросил штурман.
Володя взял его за плечо и отвел в штурманскую рубку.
— Кто выпил компасы? — И в упор взглянул ему в глаза.
— Я тоже думаю... тоже думал, Владимир Константинович... только я не знаю.
Компасы выпил не он. Такая тля не посмела бы. Но как же он определил место корабля в море?
— Вы проверили свой Сомнер?
— Точно так. Теперь всё в порядке... то есть не совсем в порядке, но всё-таки. Я сперва забыл, что наш четырехдесятник ходит по ленинскому времени, на два часа вперед от среднего, а теперь взял поправку, и у меня вышло.
— Что вышло?
Штурман отвернулся.
— Что-то не так опять получилось, — и махнул рукой на юг.— Там, где-то у турецкого берега.
— Какого же черта...
— Не сердитесь, Владимир Константинович... Виноват секстан... мы, то есть я, как-то баловались и кололи алидадой сахар, а теперь я боюсь... — Штурман действительно боялся. Лицо его стало серым, и голос срывался. — Только, ради бога, не говорите комиссару.
Володя опустил глаза. По белой карте тонкой карандашной прямой шла прокладка. Она никуда не привела.
— На каком основании вы назвались штурманом?
Штурман, чтобы устоять, обеими руками взялся за стол:
— ...До школы прапоров я учился в мореходке, только...
Рубка вздрогнула от налетевшего шквала, и Володя выпрямился. Это был конец, но кончать следовало прилично.
— Ступайте в свою каюту. До порта вы находитесь под домашним арестом... Я постараюсь, чтобы вас не расстреляли.
Штурман хотел ответить, но не смог, не хватало дыхания. Раньше чем он успел отправиться, дверь раскрылась, и в нее вошел комиссар корабля:
— Товарищ командир, нас просят к товарищу Болотову.
— Есть! — Володя молча пошел за комиссаром.
Теперь нужно было прилично кончить. Самому всё исправить.
В каюте Болотова кроме него самого сидели Сейберт и Веткин. Володя спокойно подошел к столу и сел, положив фуражку на колени.
— Когда же мы придем в Новороссийск? — спросил Болотов.
— В таких случаях принято отвечать: своевременно или несколько позже.
— А ты ответь как-нибудь иначе, — посоветовал Сейберт.
— Видишь ли, — Сейберт был единственным строевым, и поэтому Володя обратился к нему, — я думаю, что мы придем несколько позже. По-видимому, наш пароход больше восьми узлов не печатает, а кроме того, мы взяли к югу, чтобы обойти минные поля. Ночью откроем берег и ляжем на норд. К утру придем.
Володин голос звучал совершенно естественно и спокойно. Болотов кивнул головой.
— Что ж ты говорил, что он до десяти ходит? — спросил еще не убежденный Веткин.
Володя пожал плечами:
— Поговори с механиком. Сам машинист — должен знать, в каком виде белые оставляют машины.
Это было правильно. С этим Веткин согласился.
— Смотри не задерживайся; чтоб к утру были на месте.
— Спокойной ночи, — ответил Володя, вставая.
Его собственная ночь спокойной не была. Он провел ее на мостике. Сколько раз гремел в его ушах отдаленный прибой, но всегда оставался только звон ветра. Сколько раз вставали в грезах нависшие глыбы смертельно близкого черного берега, но раньше чем он успевал скомандовать поворот, берег расплывался в светящихся петлях зеленой пены.
— Это фосфоресцация, — который раз поучал сигнальщик комиссара корабля, но комиссар не отвечал: комиссар напряженно следил за командиром.
Потом по целым минутам Володя заставлял себя не смотреть и не слушать. От этого галлюцинации исчезали, и становилось легче. Можно было думать о том, что глубины у восточного берега очень велики и что даже вплотную к нему можно вывернуться.
Но сразу же вспоминалось: берега нет. Два часа тридцать минут, а берега всё нет.
— Товарищ командир... — тихо заговорил комиссар.
— Курс сорок, — скомандовал Володя и положил комиссару на плечо руку: — Склоняемся к северу. Минные поля прошли. Всё в порядке. — И комиссар поверил.
Напрасно поверил. Володя повернул только чтобы что-нибудь сделать.
Определения не было. Ни зрение, ни слух не могли вывести из шипящей черноты моря, похожего на светящийся мрамор. Шквал за шквалом прорывался сквозь пустоту, хлопья зеленого огня падали с неба и растекались по лицу холодной пеной.
Кончать следовало прилично. Самому полной ценой платить за свои ошибки.
Рассвело сразу, и сразу на рассвете встал двухтрубный крейсер. Яхтенный нос, высокий полубак, срезанная грот-мачта — англичанин типа «С».
— На якоре стоит, — сказал Сейберт. — Под самым бережком. Кажется, спит.
— Пицунда.— И Чеховский показал на голубой в тумане мыс. — Вот куда зашли!
— Лево на борт! — скомандовал Володя, но англичанин сразу проснулся.
По носу, разбивая воду, проскочил снаряд, и на рее крейсера заполоскался сигнал.
— Поднимите флаг! — сказал Болотов. На красный флаг англичанин ответил вторым снарядом. Тогда Болотов кивнул головой, и Володя застопорил машины.
Была полная тишина. Только ветер всё выше и выше подымал свой голос.
— Эх! — Никита Веткин подошел к обвесу и, перегнувшись, плюнул за борт.— Привел в Англию!
Володя стиснул холодные ручки телеграфа. Теперь надо платить по счету, а в голову лезли глупые детские мысли. Почему-то вспомнилось: такими самыми английскими крейсерами он командовал в корпусе во время морской игры. Как их звали?
— Новый сигнал, — сказал Чеховский. — Дайте международный свод!
Огромный том лежал на руках у сигнальщика, и Чеховский его перелистывал. Наконец он встретил противника. Неужели только для того, чтобы ему сдаться? Думал он об этом совершенно спокойно и даже отвлеченно. Наконец он выпрямился:
— Сигнал: встать на якорь под кормой крейсера.
— Я не могу, — вдруг сказал Володя. — Не могу! — И ушел в штурманскую рубку.
Тогда Сейберт встал на машинный телеграф.
— Исполнить! — приказал Болотов.
Сейберт дал малый вперед и повернул вправо.
Мимо крейсера прошли почти вплотную. Он лежал серый, чистый и безучастный. Не сразу стало заметно, что двумя своими орудиями он следит за пароходом.
Развернулись машинами и отдали якорь. Веткин прошел в штурманскую рубку, но сейчас же вернулся:
— Дурак, прострелил себе голову.
— От крейсера отваливает катер,— сказал Сейберт.
Разбивая волну, катер дугой направился под корму, а потом с подветра подошел к борту.
— Штормтрап! — приказал Сейберт.
По штормтрапу на палубу вылез английский офицер. У него были голубые круглые глаза. Он явно не знал, что ему делать, и стоял озираясь.
— Идите сюда! — по-английски крикнул Болотов.
— Есть, сэр! — козырнул англичанин.
— Вы командуете пароходом, сэр? — спросил он, выйдя на мостик.
— В чем дело?— Голос Болотова так звучал, что англичанин инстинктивно снова отдал честь.
— Сэр, мой командир приказал мне пригласить вас на крейсер для переговоров.
Болотов обернулся к Веткину:
— Мне придется с ним съездить. Командовать пароходом будет Сейберт.