Филип дважды внимательно перечитал документ.
— Уф! Было и прошло! Слава Господу — у него не было времени, чтобы осуществить свои благие намерения.
Однако в следующий миг ужасная мысль буквально пронзила Филипа. Он поспешно позвонил в колокольчик. На вызов явился лакей — он был совершенно разбит после того, как час назад помог перенести тело его бедного хозяина наверх. Филипу пришлось изрядно потрудиться, чтобы добиться от бедняги ответа на вопрос: приезжал ли кто-нибудь к его отцу, пока Филипа не было в доме? Наконец, лакей смог промямлить, что не было никого, кроме молодой леди, «то есть, просим прощенья, миссис Каресфут, как она назвалась».
— Не имеет значения! — отмахнулся Филип, чувствуя, как с его души сваливается огромный груз. — Ты уверен, что больше здесь никого не было?
— Нет, сэр, никого, кроме только, прощенья просим, адвоката Беллами и евойного клерка — адвокат со своим черным портфелем был и весь день писал чего-то, а потом их светлость посылали за Симмонсом, чтобы он был свидетелем.
— Ты можешь идти… — почти прошептал Филип.
Теперь он ясно видел, что позволил старику умереть после того, как тот написал новое завещание, лишающее Филипа наследства. Он, Филип, позволил ему умереть — тем самым фактически перерезав горло самому себе! Беллами, несомненно, взял завещание с собой, и теперь у Филипа нет никаких шансов его уничтожить.
Однако постепенно его задумчивость сменилась угрюмой яростью — отчасти по отношению к его жене Хильде, но главным образом — к умершему отцу. Пьяный от переживаний, гнева, разочарованной алчности, Филип схватил свечу и кинулся наверх, шатаясь и едва не падая, готовясь обрушить новые проклятия на мертвую уже голову сквайра Каресфута. Однако оказавшись лицом к лицу с ужасающим в своем безразличии мертвецом, он разом растерял всю свою злость и страсть; леденящее чувство всемогущества Смерти охватило его и вселило в него трепет. Он каким-то внутренним чувством осознал, насколько бессильны и бессмысленны любые потуги смертных перед ликом Смерти. С какой целью он пришел сюда, к этому мертвому телу, чья неподвижная маска насмешливо взирала на все попытки оскорбить мертвеца?
Его отец был мертв, и это он, Филип, убил его. Он стал отцеубийцей. Ужас перед неминуемой расплатой за это преступление овладел им; предвидение ужасной тени, под которой отныне ему предстояло влачить свою жизнь, вползло в его разум, заледенив и душу, и тело. Он снова взглянул в мертвое лицо — и возбужденное воображение шепнуло, что на мертвых губах играет сардоническая усмешка. Проклятие Каина — вот что обрушилось на Филипа Каресфута, пригибая его к земле; волосы его поднялись дыбом и холодный пот выступил на лбу. Он больше не мог выносить этой пытки — он повернулся и выбежал из комнаты, а затем и из дома, и бродил по саду до глубокой ночи.
Измученный, истощенный психически и физически, он вернулся в дом уже после полуночи — и нашел в гостиной ожидающего его доктора Кейли. Тот только что спустился сверху, и на лице его застыло тревожное выражение.
— Ваша супруга разрешилась прелестной девочкой, — сказал он Филипу, — но я должен вам сказать, что дела обстоят отнюдь не удовлетворительно. Роды были сложные, и сейчас ваша жена в большой опасности…
— Девочка! — простонал Филип, вспомнив о завещании. — Вы уверены, что это девочка?!
— Разумеется, я уверен! — уже раздраженно откликнулся доктор.
— А Хильда, что с ней — я не понимаю…
— Послушайте, мой дорогой, вы сейчас расстроены; выпейте стакан бренди и ложитесь спать. Ваша жена не хочет вас сейчас видеть, но если потребуется, я за вами пришлю. Делайте, как я говорю, иначе вам грозит серьезное нервное расстройство.
Филип повиновался, доктор сопроводил его до комнаты, а затем вернулся наверх.
Рано утром доктор Кейли послал за двумя своими коллегами, и они провели консилиум, на котором пришли к неутешительному выводу, что спасти жизнь Хильды может только чудо — сама же она знала об этом еще несколько часов назад.
— Доктор! — сказала она. — Я надеюсь, вы скажете мне, когда конец будет близок. Я хочу, чтобы мой муж был со мной в последнюю минуту — но не раньше.
— Тише, дитя мое, не нужно думать о смерти. Господи Боже, да у вас впереди еще много лет!
Хильда грустно покачала золотистой головкой.