— Нет, доктор, песок в моих часах почти закончился… Дайте мне ребенка — почему вы держите его так далеко от меня? Это посланник, призывающий меня в более счастливый мир… Да, это ангел-посланник… Когда я умру, убедитесь, что ее назвали Анжелой — чтобы я знала, каким именем приветствовать ее, когда придет срок…
Утром Хильда выразила сильнейшее желание повидаться с Марией Ли, и к той немедленно послали слугу.
Тут следует напомнить, что накануне старый мистер Каресфут написал Марии Ли письмо — сразу после того, как Хильда вышла из его кабинета. В этом письме он рассказал девушке всю постыдную правду, закончив словами, исполненными горького самоуничижения и обвинением самого себя в том, что весь этот позор пал на ее голову из-за того, кто носит его имя. Мы опустим завесу и не станем описывать агонию стыда и горя, охватившую несчастную девушку. К счастью для человеческого разума, жизнь всегда берет свое, и потому Мария недолго горевала над письмом. Как и следовало ожидать, на смену отчаянию пришло негодование — и хотя мистер Каресфут кратко подтвердил законное положение Хильды, Мария Ли все равно считала произошедшее подлым предательством и обманом.
Эти мысли переполняли ее, когда из Аббатства Братем прискакал посыльный с запиской от доктора Кейли, в которой он сообщал о внезапной смерти ее старого друга, об опасном состоянии Хильды и о ее желании увидеть Марию Ли. Вести повергли девушку в новую скорбь, ибо она успела полюбить старика, да и сердечная привязанность к Хильде, некогда жившая в ее нежном сердце, не была полностью разрушена. Теперь же, услышав, что ее соперница оказалась лицом к лицу с Царем Ужаса, перед которым бессильны земные любовь, ненависть, надежда и амбиции, Мария Ли пришла в себя: ни одна мысль о собственных страданиях более не занимала ее разум.
Холодный пот выступил на лбу
Уже через полчаса она входила в двери старого дома Каресфутов; доктор встретил ее и в ответ на безмолвный вопрос сказал, что подруга ее не проживет и двадцати четырех часов, и что не стоит утомлять ее долгим визитом.
С тяжелым сердцем вошла Мария Ли в комнату умирающей; здесь из уст самой Хильды она узнала всю историю брака и предательства Филипа. Примирение двух женщин было настолько полным, насколько позволяли силы несчастной Хильды. Наконец, пришло время проститься, и Мария Ли, обернувшись от дверей, в последний раз взглянула на свою подругу, которая, приподнявшись на кровати, смотрела ей вслед с трогательной серьезностью. Мария поняла, что они смотрят друг на друга в последний раз, и глаза ее наполнились слезами. Заметив это, умирающая женщина улыбнулась и, подняв руку, указала наверх. Так они и расстались.
Теперь Мария больше не могла владеть собой. Ее собственные разрушенные надежды, потеря человека, которого она любила, впечатляющая сцена, которую она только что пережила — все это сломило ее дух. Сбежав вниз, она бросилась на диван в столовой и разрыдалась, уже более не сдерживая себя. Вскоре она почувствовала, что в комнате есть кто-то еще. Она вскинула заплаканное лицо — перед ней стоял Филип, или, вернее, обломок того человека, которого раньше звали Филип. Действительно, трудно было узнать в этом испуганном человеке с всклокоченными волосами, белыми дрожащими губами и глазами, обведенными черными кругами, того смелого красивого юношу, которого она когда-то любила. Вид Филипа был настолько печален, что горечь с новой силой затопила сердце Марии Ли.
— Чего тебе надо?! Чего ты хочешь от меня?
— Хочу… Я хочу прощения. Я раздавлен, Мария, я совершенно раздавлен! — с этими словами он закрыл лицо руками и разрыдался.
Мария Ли ответила ему со спокойным достоинством, которым хорошие женщины обладают в чрезвычайной ситуации — достоинством, совершенно отличным от надменной гордости Хильды, но, возможно, столь же впечатляющим.
— Ты просишь у меня прощения и говоришь, что раздавлен. Тебе не приходило в голову, что я — чья единственная вина состоит в том, что я доверяла тебе и любила тебя — тоже раздавлена? Бессмысленно или ради корысти ты разбил мне сердце, оскорбил меня, опозорил мое имя и лишил родного дома — ибо я более не смогу в нем жить. Ты хоть понимаешь, что нанес мне один из самых страшных ударов, какой только может один человек нанести другому? Я спрашиваю тебя: ты знаешь это — и, зная, все же просишь меня простить тебя, Филип Каресфут?! Ты считаешь — это возможно?
Филип никогда не слышал, чтобы она говорила так раньше; он забыл, что сильное чувство рождает истинное красноречие. Мгновение он смотрел на Марию Ли в изумлении, а потом снова закрыл лицо руками и застонал, не ответив ни слова. Подождав немного, девушка продолжила: