- Какие у нас на сегодня назначены дела? - спросила королева, вставая с кровати.
Посреди опочивальни журчал фонтан. Служанки раздели Ванду донага и стали мыть ее в теплых струях. Королева не обращала никакого внимания на канцлера, который, следует признать, смотрел на ее тощее, изможденное тело с некоторым отвращением.
- Сегодня мы будем творить правосудие? - спросила Ванда, выходя из фонтана.
Служанка обернула мокрое тело оранжевыми полотенцами.
- Вашему величеству предстоит рассмотреть жалобы подданных. Чтобы напрасно не утруждать ваше величество, я отсеял несущественное...
Королева встрепенулась.
- Разве я не должна выслушивать все прошения? Разве не я должна решать, что существенно, а что нет?
Гумбольд улыбнулся.
- Прошу прощения, ваше величество. Я взял на себя смелость сократить количество прошений до пятидесяти. Первоначально их было семьсот десять. Не сомневаюсь, у вашего величества не хватило бы сил, чтобы выслушать столько жалоб.
Королева подняла брови.
- Так много?.. Ты совершенно прав. Даже пятьдесят, по-моему, уже чересчур. Гумбольд, на этот раз я прощаю тебя за то, что ты узурпировал мою власть. Однако в следующий раз заранее докладывай, сколько мне адресовано прошений, и я сама буду решать, сокращать ли их количество до приемлемых величин.
- Ваше величество, как всегда, правы.
Из пятидесяти прошений большинство было сфабриковано самим Гумбольдом. Таким способом он сохранял барьер между королевой и ее подданными. В четырехстах обращениях из первоначальных семисот десяти содержались жалобы на самого канцлера; Гумбольд не мог допустить, чтобы они дошли до слуха королевы. В тех же прошениях, что просочились через его строгое сито, речь шла в основном о мелких ссорах между соседями - чья-то свинья съела чьи-то овощи - и не имели отношения к тому, как канцлер правил городом-государством.
- Не произошло ли в последнее время что-нибудь необычное? - спросила королева. - Пока я... спала?
"Пока ты металась в безумном бреду, - мысленно поправил ее Гумбольд, вопя так, что едва не обрушились стены замка".
- Нет, ничего такого... Впрочем, в городе появился какой-то чужестранец, пришел с одним из охотников. Судя по всему, тот обнаружил его на опушке Древнего леса. Этот неизвестный убежден, что перед тем, как встретиться с охотником, он участвовал в сражении. И действительно, он похож на солдата, хотя его одежда разодрана, а ножны пусты.
- Почему ты счел нужным упомянуть об этом пустяке?
- Почему? - нахмурился канцлер. - Если честно, сам не знаю. Меня беспокоят обстоятельства, при которых этого человека нашли - точнее, он сам себя нашел. Мне сдается, тут нечто большее, чем простой случай. Я боюсь, что незнакомец, называющий себя Солдатом, может сделать нам зло, хотя твердой уверенности у меня нет. Думаю, лучше всего держать его под постоянным наблюдением, а затем казнить.
Королева, успевшая к этому моменту облачиться в величественный наряд из легких хлопчатобумажных тканей, отделанный шелком, удивленно вздрогнула.
- Ты полагаешь, он пришел сюда, чтобы нас уничтожить?
Гумбольд поднял руки.
- Всего лишь предчувствие, ваше величество. Я приказал пристально следить за чужеземцем. Если Солдат останется в Зэмерканде, я собираюсь воспользоваться одним древним законом - недавно наткнулся на него, просматривая книги вашей библиотеки. Этот закон гласит, что просьба чужестранца дать ему приют должна быть удовлетворена. Но если по прошествии одного лунного месяца он не покинет пределов города, Лорду-поимщику воров, нашему верховному судье, надлежит взять его под стражу и предать смерти.
- А ты уверен, что не сам только что написал этот закон? - спросила королева.
Гумбольд улыбнулся.
- Ваше величество шутит.
- Считаешь, чужестранца надо непременно казнить? А что, если предчувствие тебя обманывает? Что, если это мессия, пришедший, чтобы спасти нас?
- Вот почему я позволил ему некоторое время пожить в городе. Если странный незнакомец действительно мессия, он обязательно успеет проявить себя до того, как пройдет месяц. С другой стороны, если окажется, что ему нечего нам предложить или же он действительно заблудившийся чужестранец, мы от него избавимся. Нет-нет, ваше величество, если этот человек представляет для нас угрозу, после первого же новолуния он будет казнен.
- Поступай, как считаешь нужным, канцлер Гумбольд. Какие еще новости?
- Боюсь, ваше величество, среди придворных зреют бунтарские настроения.
- Изменники? - едва слышно выдохнула королева.
- Один изменник. Не бойтесь, ваше величество, я уже отдал приказ арестовать этого человека. Он призывал к мятежу в тавернах города. Речь идет о некоем Фринстине, Хранителе башен...
- Фринстин? И он вел подобные речи?
- Тому есть свидетели. Они готовы предстать перед судом.
Ванда молча смотрела перед собой, словно уставившись в кромешный мрак.
- Суд? Никакого суда не будет. Немедленно казни изменника.
Приведя в действие мышцы лица, Гумбольд изобразил нечто, в определенных кругах сошедшее бы за улыбку.
- Но, ваше величество, вам, наверное, потребуются доказательства.
- Никаких доказательств мне не нужно, канцлер Гумбольд. Достаточно одного твоего слова, разве не так? Ты рассмотрел обвинения, выдвинутые против Фринстина?
- Рассмотрел, ваше величество.
- В таком случае отруби ему голову, сегодня же.
Канцлер кивнул.
- А как насчет его преемника?
- Предоставляю это тебе, Гумбольд.
- Как вам угодно, ваше величество.
Закончив утренний туалет, королева прошла в тронный зал, чтобы выслушать просителей. Канцлер, как обычно, стоял рядом, мягко направляя ее. Приходилось действовать очень тонко и осторожно, ибо королева была далеко не глупой. Досконально изучив свою повелительницу, Гумбольд научился издавать нужные звуки в нужные моменты времени. Он прекрасно знал, когда вмешаться, а когда промолчать. Иногда канцлер оставался в стороне, несмотря на то что ему очень хотелось повлиять на решение, так как он понимал, что именно сейчас лучше потерпеть маленькое поражение, чем рисковать и лишиться доверия.