С тех пор, подобно карлику, упросившему Синдбада-Морехода перенести его на спине через ручей, Маргарита со своими бедами и заботами уцепилась и поехала на ней, и уже не давалась, чтоб ее сбросили со спины на землю.
В доме мало-помалу поневоле сам собой установился распорядок жизни, приспособленный к тому, что, хотя в доме все лежит и лежит Алексейсеич, жене его все-таки нужно ходить на работу, покупать продукты, готовить и по очереди с Ниной дежурить.
Все окружающие, даже Нина, понимали и одобряли решение жены Алексейсеича не оставлять (в весьма ненадежном ее положении) работу. Другое дело эти ее постоянные поездки на электричке к тетке Маргарите — это была уж такая нелепость, с которой Нина примириться никак не могла. «Нечего сказать, нашла мамаша время благотворительностью заниматься!» — передергивая плечами от возмущения, говорила она Олегу.
Олег, обрадованный, что она с ним вообще заговорила, энергично поддакивал и тут же натыкался на холодный отпор.
— Чтой-то ты очень уж бойко спешишь последнее время со мной соглашаться, стоит мне что-нибудь сказать? Это скучно становится. Какой-то король попросил своего главного министра: пожалуйста, возражайте мне хоть изредка, чтоб я чувствовал, что я не один в комнате!
— Тут как-то возражать, извините, ваше величество, нечего. Уж очень вопрос простой.
— Ага. Чем меньше человек знает, тем проще ему все кажется… Я тоже не очень понимаю… Тут, знаешь, может быть так: мамаша, как пожарный на вахте, дежурила около него. Может, двадцать лет. Все время наготове, в случае чего, тут же броситься гасить какую-нибудь несчастную спичку, от которой затлела на кухне тряпка. И вдруг загорелся, запылал разом весь ее дом, а ей говорят: «Отойдите к сторонке, тушить будут без вас!..» Ах, так? И кинулась тушить чужой, чей попало домишко. Маргарита под руку попалась, не знаю уж как, вот она за нее схватилась. Теперь и сама не рада. Но с ее характером она не бросит, нет.
Перед уходом жена заботливо сказала ему все необходимые слова, сделала все необходимые приготовления. Нина оставалась дома. Она и Нине повторила, как, в случае чего, себя вести, что где стоит и куда звонить в случае чего. Все это Нина знала не хуже ее.
Он лежал, не слушая их деловитого разговора, и думал о том, что болен так уж долго, что, кажется, исчерпал в своих близких весь положенный человеку в беде лимит внимания, заботы, тревоги и готовности бросаться к нему на помощь. Весь запас долготерпения и доброты. Всему когда-нибудь приходит конец, они не виноваты. Правда, он тоже.
Наконец щелкнул замок заботливо-осторожно прикрытой двери квартиры. Потом бухнула железом дверь лифта на площадке лестницы. Слабо загудела, пощелкивая на каждом этаже, убегая вниз кабина…
Немного погодя в дверь комнаты, где он лежал, добросовестно заглянула Нина, посмотреть, как он там?
Все, по-видимому, было нормально, в порядке: он спокойно лежал, вытянувшись, и молчал.
Некоторое время она неопределенно выжидательно смотрела ему в лицо. Она давно уже не могла вызвать в себе того непосредственного чувства испуга и сострадания, какое охватило ее однажды при первом посещении больницы. Тогда ее поразило отсутствующее выражение его лица, его недоступное молчание. Непонятным, недопустимо нелепым показалось, что ее такой привычный, домашний, здоровый отец вдруг должен, точно несправедливо приговоренный к наказанию, лежать раздетый на койке среди многих посторонних людей, под одинаковыми одеялами…
Теперь же, когда отец привычно и скучно, томительно долго все лежал и лежал на диване дома, все это в ней притупилось, сделалось частью быта.
— Тебе ничего не нужно? Ты, может, поспишь?
— Посплю. Ничего.
В прихожей зазвонил телефон, Нина подбежала, приглушая голос, прикрывая трубку рукой, внятно кому-то отвечала. Холодно. Твердо. Потом с возрастающей досадой:
— Нет… Нет, говорю… Ты что, не понимаешь слова «нет»? Ну, не могу никуда уходить! Это все отпадает, отменяется, отваливается, нельзя, не могу!.. Слава богу, додумалась!.. Вспомнила?.. Ну вот, а я отпадаю. Отстань, переживу.
Громковато щелкнула с размаху пристукнутая трубка.
Снова телефонный звонок. Нина сразу же срывает трубку.
— Не могу я по очереди всем идиотам долбить по сто раз одно и то же!.. Тебе сказали? Чего же ты опять трезвонишь? Ах, вот что придумали? Прямо ко мне? Здорово! Человек лежит, а вы симпозиумы у него на голове придете устраивать?.. Постой, меня зовут. Папа, ты мне? Я ору громко? Извини!