— Значит, вы тогда все-таки поженились? Это все как-то у вас неясно было. Мне, во всяком случае… Вероятно, потому, что я папа.
— Вот именно. Вам все это просто представляется… В разное время то женились, то не женились, и все по совершенно различным причинам… Одно время, когда-то давно, например, даже просто-напросто квартиры не было. Пошлейшим образом, в смысле — где проживать.
— Тут скоро комната освободится.
— Это я знаю… — рассеянно отмахнулся Олег. — Да теперь это уже не играет. Я же говорю — разные были причины… И теперь опять совершенно разная… Это когда-то все так просто казалось: квартира!..
Он был слегка подвыпивши, в том придурковатом состоянии, когда человеку нравится казаться гораздо пьянее, чем есть на самом деле.
— Невыносимо противно. Представляете, там одни идиот только что рассказывал историю. Тоже идиотскую. С целью, понимаете ли, иметь успех в обществе. Тоже идиотском. Может быть, на вашем жизненном пути случалось вам заметить, что во всякой компании обязательно заводится такой Сёлик? Он оказывается в центре внимания и имеет успех. И оттесняет на задний план все и всех. Весельчак, переполненный шумливой энергией балагур, анекдотчик. Он заслоняет все, никого, кроме него, не слышно, пока он там пошучивает и похохатывает. Вы спрашиваете, откуда Сёлик? Можно и Лификом звать. Тристаном или Ильдефонсом, теперь никого не удивишь. Так он, можете представить, Селифан!.. Так вот история-то… Якобы некий Козодулин выписался из больницы и тотчас подал в суд. Дескать, пока он беспомощный лежал под наркозом, а хирург его потрошил, этот преступный хирург присвоил, похитил — в общем, спер у него три рубля с копейками. История ужасная! Леденеет сердце. Цепенеют уши!.. Хирург, припертый к стенке, признается: взял! И даже соглашается возместить ущерб! Оправдывается только тем, что будто бы не для себя брал. Он для музея будто бы взял деньги, зажигалку и четыре медные пуговицы — ничего себе, хорошее оправдание! Судья сидит белый как мышь, мокрый как мел от зрелища такого позора всей пашей медицины и ветеринарии. А Козодулин торжествует: ага, я целый год искал мою зажигалку, а она вот она у кого! Ну тут все проясняется. Два рубля сорок мелочью, зажигалку и пуговицы — все это истец постепенно заглатывал в разное время, в пьяном виде, и хирург извлек все это из его желудка при операции, по поводу жалоб Козодулина на позвякивание внутри организма при езде в автобусе… И Козодулин еще буянил, выходя из суда, что тут все одна лавочка, ну все, в общем, в таком роде, представляете себе, какой идиот мог вот сейчас в той комнате хоть что-нибудь подобное рассказывать? И самое омерзительное: кто был этот идиот, а? Селифан, а? Нет, я! С целью выпендриться, обратить внимание на себя. Докатился. С Сёликом конкурирую… Да пошла она к чертям. Кто? Да Нина ваша. Нина!.. Ага, там потушили свет, зажигают свечи, втыкают в бутылки. У вас даже настольных канделябров нет! Кошмар. Позвольте пожать за это вашу руку… Если бы у меня была подобная дочь, я бы ее ремнем и в ежовых рукавицах… Я бы ее!.. Или она бы меня. Тоже вариант. Ну, мы это поглядим. Воображаете, я так и уйду?.. Нет, я туда еще загляну перед уходом, я с ней поговорю!.. Это вы так думаете? Еще чего! Даже не подумаю, чтоб разговаривать. Просто выскажу и уйду. Так что прощайте, спасибо за внимание.
Он встряхнулся и решительно, твердым шагом вышел в переднюю.
В комнате, куда давно уже просачивался скверный табачный дух, вдруг чем-то совсем другим повеяло. Забытым и хорошим. Он насторожился, вдыхая, вспоминая, и вдруг понял: запах зажженных, горящих свечей! Боже мой, были когда-то свечи. Не для забавы, а чтоб не сидеть впотьмах! И значит, их свет и запах хранился где-то в заполненных, запечатанных сотах, в улье его памяти. Удивительное, тревожное и нежданное открытие!
Музыка играла все медленнее, усыпляя, а он лежал и думал об огоньках свечей, когда-то освещавших уголки его давно прошедшей жизни. Наверное, много времени прошло, прежде чем портьера обычно закрытой двери в столовую вдруг зашевелилась и стала выпучиваться. Кто-то влезал в комнату задом, путаясь в ее запахнутых один на другой краях. Высунулась шарящая рука, затем появился сам человек. Он пятился, вылезая из-под портьеры, в то же время поспешно, плотно прикрывая за собой и без того едва приотворенную дверь.
Высвободившись из-под накрывшего ему голову бахромчатого края портьеры, Олег повернулся и выпрямился, откидывая со лба волосы.
— Вот теперь уж я ухожу. Поговорили, и пошел! Все, знаете ли, выяснилось. Очень своеобразная девица. Славная девушка. И все пришло к благополучной развязке. Извините, я там выпил и говорю красиво. Все счастливо окончилось, вполне!.. Боже мой, какие из нас получились бы муж и жена! Ай-я-я, какая прелесть. Утешение и гордость всего ЖЭКа. Я приносил бы домой всю получку, не пил бы напитков, помогал ей мыть жирные тарелки. Я осыпал бы ее цветами в день двадцатипятилетия нашей свадьбы! Я бы дарил ей духи восьмого марта, и двадцать восьмого тоже, и… семнадцатого! Я бы писал ей письма, даже не уезжая в командировку…