— Где — «здесь»? И вообще, зачем было «сюда» проходить? Оставался бы там, где ты… был, — поверить не могу, что несу этот бред. Если он шутит — ему не поздоровится…
Он отрицательно качает головой и, поджав губы, отворачивается. Снова хмур.
— Свое желание увидеть тебя снова я давно уже подавил — знал, что только наврежу этим, но отказать твоей сестре в ее последней воле — не мог. Она хочет тебя видеть. Верит, что ты всё вспомнишь и вернешься домой. Она совсем плоха…
Слова застревают у меня в горле, а внутри всё будто переворачивается. Ложь не может звучать так, как он сейчас сказал это. Какая сестра, какой дом, если мои родные — здесь, в другом городе? И дом тоже… Но вместо того, чтобы возмутиться и взорваться вопросами, я закрываю рот рукой. Становится нестерпимо тошно и горько. «Она совсем плоха…»
— Что ты такое говоришь… — шепчу вслух, когда пальцев касаются текущие из глаз ручьем слезы.
И я не могу остановиться. Хочется сесть прямо здесь и разреветься, как маленькой. И плевать на черную ожившую воду. Но Константин хватает меня за руку, отнимая ее от лица, и встряхивает меня:
— Соберись, сейчас не время.
Он тянет меня за собой наверх, и я еле поспеваю следом, ноги-то у меня короче. Очень странно бежать в сапогах, где вместо каблуков — дыры, и от подошвы почти ничего не осталось. Чувствую сквозь тонкие капроновые чулки ледяную плитку ступеней. И ледяное отчаяние…
В выставочном зале давно тихо, и пробирающие до дрожи жуткие мысли о том, что всё это — правда, червями копошатся в голове. Третий этаж — последний, некуда больше бежать…
— Скажи, ты хоть что-то помнишь? — на середине лестницы Константин резко тормозит меня, сжимая мои плечи и разворачивая к себе. Я не знаю, куда деться от его пристального испытывающего взгляда. От его голоса и тона, с каким он задал вопрос, по спине бегут мурашки… Таким бы предложение руки и сердца делать — сложно будет отказать.
— Что я должна помнить или кого? Амнезией не страдала, а в прошлые жизни… не верю.
Он как-то горько усмехается в ответ, но ничего не успевает ответить. В этот раз бурая гадость, названия которой я не могу дать, не подбирается неспешно — она бросается на нас с порожков, приняв очертание иссохшей костистой руки с длинными пальцами. Меня пытается схватить, но задевает лишь низ пальто и штанину, ибо Константин закрывает меня собой и отталкивает назад.
Она стала быстрее, яростно карабкается по перилам и стенам, обвивая балясины.
— Вот и спета наша песенка… — вцепившись руками в рукава его Константина думаю, что прижмусь лицом к его груди, спрячусь, чтобы ничего не видеть, когда она нас настигнет. Так будет менее страшно.
— Не в этот раз точно, — он даже сейчас спокоен. Успокаивающе кладет руку мне на плечо, но тут же ее убирает.
— Я хочу тебе верить, но не могу… Ей ведь только я нужна? — если это конец, то пусть хотя бы он не пострадает. Виновата-то я, как не крути.
— Нет, мы оба ей не даем покоя еще со дня помолвки, — он пытается открыть ставни окна, но они как вросли в раму.
— Какой еще…
— Держись крепче.
Окно заперто, чёрная волна поднимается над нами, еще чуть-чуть и…
…Окно вышибает, как от взрыва. Грохот, звон бьющегося стекла, осыпающегося на асфальт, зелено-голубая вспышка, ослепившая до цветных кругов и железные объятия, от которых спирает дыхание. Я кричу, испугавшись грохота и того, что теперь загнана в угол окончательно, кричу, падая из окна.
Свежий осенний ветер радушно встречает нас, мягко обнимает, когда падаем вниз. Слишком медленно… Я не смотрю, зажмуриваюсь со всех сил, прижимаясь к Константину. Обнимаю едва знакомого парня!.. Сама себя отругала бы, если бы была уверена, что это не последнее, что я сделаю в своей жизни. Смерть от падения кажется уже не такой страшной по сравнению с тем, что было в музее.
Но мы мягко приземляемся. Всё это нереально, нереально…
— Садись в машину, я отвезу тебя домой.
Дверь машины позади меня щелкает, открываясь.
— Я не хочу домой. Там опять что-нибудь случится... Лена может пострадать из-за меня, — и это будет пределом безумия, который я никогда себе не прощу.
— Не думаю, что со мной будет безопасней, — его голос сделался нервным и раздраженным, хотя сейчас опасность миновала. Можно выдохнуть, как это сделала я. — Если пообещаешь не выходить из машины что бы ни случилось...
— Обещаю, обещаю!..
Я готова что угодно пообещать, только бы эта жуткая женщина была подальше от меня. А с Константином нам и так есть о чем поговорить... даже если я окончательно сойду с ума от того, что он мне скажет — выслушаю.