Рядом со мной из воды поднимается тот самый иглообразный кинжал, очень кстати прибранный мной в карман. Он балансирует на ее поверхности, подобно плавающим вокруг разномастным листьям и лепесткам. Невесомый… или волшебный. Как бы там ни было, я хватаюсь за него, как за соломинку из поговорки, и кое-как держась на плаву, пытаюсь грести к берегу.
У берега я вся с ног до головы измазываюсь в иле, когда выползаю на траву. Волосы — в песке и грязи, прилипли к лицу, на пальто страшно смотреть. Здесь хотя бы тепло — лето, судя по всему, а не октябрь, с его продрогшими от сырости ветрами и дождями, льющими с вобравшего в себя всю палитру серого, неба.
Это наваждение как там, в музее, или мне снова снится? Красивый сон, если так, безобидный. Безобиднее реальности, настигшей меня вот только что. Откидывая вымокшие волосы с лица и протирая глаза похолодевшими ладонями, я сажусь.
И вижу простирающийся вдаль массивный лес-гигант, которому, кажется, нет ни конца, ни края. Поодаль, на холмистой равнине, высится полусфера массивной каменной арки. Идеально гладкая поверхность черного камня лоснится, лишь кое-где она потеряла свою безупречность под гнетом времени. В сколах у подножия прорастают тонкие стебли вьюнков, стремятся ввысь, быть ближе к светилу, не походящему своей яркостью на земное солнце, и серебристым, но теплым светом — на луну. По трещинам арки струится голубое мерцание, тонкими лентами пронизывающее холодную твердь. Так же сияют и шестикрылые бабочки, низко кружащие над кучерявой порослью луга цвета бледного изумруда, садятся на круглые синие камни, растущие из земли то тут, то там.
Моргаю и тру глаза снова — нет, мне не кажется. Всё, что меня окружает — живое, настоящее. Невозможно!.. Эту арку я уже видела, была вот только что возле нее! Во сне… Это так странно и восхитительно одновременно.
Кинжал, до сих пор зажатый в ладони, засовываю в карман и осматриваюсь, подумывая раздеться и высушить вещи. Едва ли по такой дикой местности станут ходить толпы народа, как только я стяну штаны. Хоть здесь-то закон подлости должен меня обойти?
Моя сумка — неподалеку от берега зацепилась за корягу. Иду забирать ее, нехотя поднявшись и испытывая легкий страх перед непроглядной водой, где может плавать что угодно.
«Воды озера темны и непроглядны непроста: спят в них старые духи древним сном, пока ил не начнешь мутить, а там глядишь — и увязнешь в нем по колено» всплывает у меня в голове, когда проваливаюсь в теплый ил. Где я это слышала? Никак не могу вспомнить, может, читала в книге. Самой впору сказки сочинять, только вот не до них совсем…
С сумкой в руках уже собираюсь идти обратно, когда совсем близко что-то шуршит. Скрежещет. Нехороший, тревожный звук. Была бы местность знакомой, но эта… Я резко оборачиваюсь.
На большом камне, глыбой растущем из темного аквамарина пучины, сидит дева. Назвать ее иначе не поворачивается язык… На ней нет ни платья с мокрым подолом, ни какой-либо другой одежды — только длинные перепутанные косы прикрывают наготу, а в них — ракушки и стебли донных водорослей вплетены, как ленты. Прозрачно-зеленые и черно-синие «ленты» в бесцветных волосах. Такую же бесцветную кожу усеивают мелкие чешуйки, переливающиеся перламутровыми бликами. Видать, они и прошуршали ко камню, когда дева взобралась на него.
Ее можно назвать по-своему красивой. Но желтые рыбьи глаза… Смотрю на нее, она — на меня немигающим взглядом, и вдруг как прыгнет в воду, окатив меня брызгами! Я взвизгиваю от неожиданности. Она — ко дну, а я чуть ли не вылетаю на берег, тут же теряя равновесие. В глазах темнеет, и я перестаю чувствовать свое тело. Только не сейчас…
Глава 5. Родные, чужие, ничьи (1)
… Дышать тяжело, и голова гудит. Давно же я не грохалась в обморок от переизбытка чувств! Надо прийти в себя, надо оклематься… как можно быстрее. Ветер бьет прямо в лицо, волнами, становящимися сильнее и сильнее. Из-за звона в ушах я не сразу начинаю слышать звук, сопровождающий их.
Зато сразу открываю глаза, дабы увидеть, что их создает. Лучше бы я этого не делала…
Огромная когтистая лапа, покрытая чешуей, хватает меня прежде, чем я успеваю закричать. Холодная и твердая, как камень. Сдавливает талию и грудную клетку, а один из острых когтей больно впивается в блок. Страшно, как же страшно! Я кролик, стиснутый удавом, но в моем кулаке всё еще зажат кинжал…