─ Не хочу думать о будущем... Не желаю знать, что будет завтра, через час, в следующую секунду... Я всю жизнь просчитываю ходы... следую правилам... Не хочу...
Глаза вновь распахнулись Ему навстречу, руки обвили шею, пальцы нырнули в волосы, губы приоткрылись, с охотой принимая Его поцелуй.
─ Хочу... - Прошептала Светлана, прижимаясь к Нему теснее, - Этот день, это море, этих чаек... Хочу чувствовать этот ветер и слышать эти волны... Ощущать теплоту песка... Твои руки... Не хочу знать, что ждет меня завтра - хочу жить одним мгновением.
Под шелест прибоя Они тонули в ласках друг друга, впрочем, не позволяя себе зайти слишком далеко. Солнце кренилось к западу, сменился ветер, стихли приуставшие чайки. Они сидели на пляже, завернувшись в одно покрывало, ожидая пока раскаленный шар солнца утонет в бурлящих волнах. В Его сердце разливалась нега, тепло, счастье и... Наверное, Он умел любить. Ему хотелось в это верить.
Глава 40.
Ее откровения у моря
Солнце клонилось и клонилось к западу, и по бархатным волнам моря скользило отражение алого заката - алого, как кровь, алого, как мак, и отблески этого жара сверкали в его черных глазах, в которые с упоением всматривалась Она, положив голову на руки, а руки Константину на грудь. На его губах задумчиво и нежно играла усмешка, в которую Она, не долго думая, его поцеловала. И вдруг оказалась уже не на нем, а под ним, смеясь ему в плечо и подставляя тоненькую шейку под горячие поцелуи. Когда же они успокоились, Она замерла, глядя на расплывающееся пятно крови... то есть заката, что лениво полз по воде все ближе и ближе к берегу. Тонкие губы на секунду искривились в полуулыбке-полугримасе, и по бледной щеке тут же проехались чуткие пальцы Константина:
─ О чем ты задумалась?
Она потерлась щекой о его руку и пожала плечами:
─ Да обо всем... и ни о чем.
Черные глаза требовали продолжения, опущенные уголки губ тоже, а внезапно замершая рука просто-таки кричала о продолжении! И Она не смогла им отказать. Умирающее солнце притягивало к себе внимание, и Она вперила в него взгляд, щуря потемневшие глаза:
─ Знаешь... Иногда я сравниваю себя с этим солнцем. Оно светит целый день, дарит свои лучи, тратит силы... Но наступает ночь, и оно медленно тонет в безразличных водах...
Какая-то странная горькая ухмылка прорезала Ее рот, когда Она продолжила:
─ Выходит, что оно светит зря. Вот и я... Кручусь, добиваюсь чего-то, выполняю свои обязательства, но... Я сама не знаю, зачем. Я никогда не думала о том, чего мне хочется... Хо-че-тся... Тебе знакомо это слово, Константин?
Она не ждала ответа, но выражение его глаз ясно говорило о том, что он бы сказал, и Она продолжила -поспешно, чтобы хватило смелости на тот разговор, который Она боялась заводить даже с самой собой:
─ И я его не знаю... Я все время жила по правилам. Причем... Сама эти правила придумала. Мне казалось, что так будет легче жить. Что так нужно жить... Понимаешь?
Сбивчиво и совсем непонятно закончила Она и, не дожидаясь его реплики, выпалила:
─ А оказывается, в стремлении сделать свою жизнь легче, я делала ее еще сложнее... И с каждым годом всё сложнее и сложнее... Знаешь...
Она опустила голову, отчего черные кудряшки занавесили Её лицо, оставляя на виду только покрасневшие губы, из которых доносились отрывистые, чуть глуховатые речи:
─ Моя жизнь так скучна, Константин... И самое ужасное, что я слишком привыкла к этой скуке.
Порывисто поднявшись с песка и покачнувшись от слабости в ногах, Она всмотрелась в практически догоревшее небо, в котором бились в агонии темно-багровые перья умершего заката, и улыбнулась одними кончиками губ:
─ А еще... А еще, Константин...
Она резко обернулась, глядя на лежащего мужчину, который напряженно и внимательно смотрел Ей в глаза, цвет которых был почти скрыт из-за расширенных зрачков. Она обхватила себя руками за талию и прошептала:
─ Еще я так всего боюсь... Боялась! Я боялась любви, я боялась смерти, я боялась боли, я боялась доверия, я боялась... Я боялась самого страха!
Горькая усмешка исказила Ее рот:
─ Вот только страх одиночества мне незнаком. Как и страх перед грозой.
─ В этом вот я не сомневаюсь, мой Мышонок.
Она улыбнулась ему мельком и так светло, что и Ей самой стало легче. А еще лучше стало, когда ноги подогнулись, И она опустилась на колени в песок, запуская пальцы в мягкую топь, перебирая песчинки и прикрывая глаза:
─ Но теперь я ничего не боюсь. Я такая... такая... до глупости храбрая!
Ее смех, как серебряный колокольчик, влился в монотонный танец волн и в крики чаек. Наклонившись и подавшись к Константину поближе, Она распахнула глаза, выдохнув ему прямо в лицо: