Моран самодовольно хмыкнул и вновь обратил взгляд на холст. Ему хотелось вглядываться в каждый штрих, дабы угадать за ним чувство, с которым он нанесён на бумагу. Затем он посмотрел на Тину. Она тоже рассматривала свою работу, и во взгляде её читалась критичность к себе и здравая самооценка.
- Я всё равно профан в искусстве, в живописи ничего не смыслю, – с досадой сказал он.
- Я могу научить тебя, – без тени бахвальства ответила Тина, приподняв голову, чтобы заглянуть Себастьяну прямо в глаза, и осторожно взяла его руку, поднося указательным пальцем к одному из элементов на изображении. – Вот видишь, тут… – начала она.
Он ощутил её скользнувшее горячее дыхание на своей шее. Когда Тина отвернулась, снова обратив взор на рисунок, Себастьян чуть наклонил голову вперёд, и его нос и губы коснулись её волос. В сладостном забытье он несколько раз прогладился чертами своего лица о мягкие пряди и застыл в немом восторге. Увлечённая рассуждениями Тина ничего не почувствовала.
В последний вздох августа Тина улетела в штат Вашингтон, они с Теренсом собирались провести неделю на берегу озера Кушман*. Муж остался на пару дней в Калифорнии, нужно было довести до конца кое-какие дела, так как без Джима ему не так-то просто давалось ведение бизнеса, и он с нетерпением ждал возвращения друга и сестры из их затянувшегося путешествия.
Конец августа не баловал здешние места солнцем и тёплой погодой, вместо неё – морось, промозглый ветер и туманная заволока, опутывающая кедровые леса или висящая тяжёлым клубом над озёрной гладью.
Но Тина обладала сердцем художника, ей любая погода была мила. К тому же прохладу она любила больше жары: можно было достать из шкафа любимые безразмерные вязаные вещи, уютно укутавшись в них, обуть ботинки с толстой подошвой и овечьей шерстью, вооружиться термосом с горячим имбирным чаем и отправиться в сырую даль пешком. Они с Леони часто отправлялись в походы по выходным, нехотя беря с собой Теренса, который уже через день начинал скулить, ибо больше любил городской пейзаж и удобства каменных джунглей с их общественным транспортом, закусочными, ночными фонарями и развлекательными центрами.
В этот день она собиралась на одну из таких любимых ею прогулок. Теренс снял через интернет для них симпатичный деревянный домик у озёра. Живописное место: от порога дома до самого края воды тянулся мостик из самодельных досок, а при взгляде на противоположный берег было замечательно видно дремлющие, окутанные усталым туманом горы Олимпик.
Звук мотора на улице. Уверенные шаги. Резкий стук в дверь.
Тина наскоро зашнуровала ботинки и подошла к входной остеклённой двери – на пороге стоял Себастьян. Она отворила ему и с нескрываемым удивлением уставилась на приятеля.
- О, вот так новость… Не ожидала.
- Я от Теренса узнал, что ты здесь. Но вот ему лучше ни слова, что я тут, – он заговорщически приложил указательный палец к губам. – Соскучился. Вот-с, решил, так сказать, почтить визитом.
- Ой-ёй-ёй, что это вынудило вас, сэр, столь изящно изъясняться? – весело ответила на его реплику Тина, делая пригласительный жест.
- Я же сказал – соскучился.
Моран одним движением руки приложил на макушке влажные волосы и двинулся внутрь. Встав посередь гостиной напротив камина, он оценивающе окинул взглядом комнату. В тишине потрескивали дрова, испуская спасительный жар; Себастьян подошёл ближе к камину и протянул к нему закоченевшие красные руки.
- Хочешь ча… ну, в смысле, тут и бурбон есть, – вспомнила Тина с улыбкой.
- Меня даже почему-то бесит, что ты меня так хорошо узнала за почти четыре месяца! – хамовато бросил Моран, но без злобы.
- Не спеши, не так уж хорошо я тебя и узнала, – Тина заботливо налила в стакан бурбона. – В сущности, ты как дремучий лес – тёмный и полон тайн, но с тобой дышится легко и свободно.
«Вот я бы никогда не смог так складно сказать, как она говорит. Выходит, папаша мой был прав – я бездарность и тупица».
После они обменялись парочкой новостей об общих знакомых и умолкли. Моран в тишине изучал черты Тины, ощущая в голове тяжесть, неспособность ясно соображать, собственное тело почудилось ватным. Он злился на себя всё отчаяннее и яростнее: «Как бы я хотел, чтоб она в эту секунду испытывала то же наваждение!.. Бессмыслица, грёбанная бессмыслица. Что я здесь вообще забыл?» – спрашивал он себя.
- Ты собиралась на прогулку да? Ну, пока я не объявился, – внезапно спросил Моран.
- Да, я люблю гулять в сырую погоду. Ты, наверное, не очень, да?
- Не знаю, – хмыкнул Себастьян. – Никогда не задумывался.
- Что ж, – она плавно поднялась с дивана и протянула ему свою тонкую руку, – есть возможность поразмышлять на эту тему прямо сейчас, – её серо-зелёные глаза неистово сверкнули, и Моран многое готов был отдать, чтоб узнать причину их оживления.
Он, необычайно для себя самого, послушно взял протянутую ему руку в свою и направился следом за Тиной.
Они гуляли несколько часов; исходили пару туристических троп, затем катались на катере по озеру. Оба почти не разговаривали, Себастьян лишь согласно кивал восторгам Тины и её эмоциональным возгласам, выслушивал её болтовню о том, как она вдохновилась на создание нового архитектурного ансамбля. Моран много курил. Две пачки выкурил за три с половиной часа, почти не вынимал изо рта сигарету, и Тина шипела на него словно змея, что он «безобразный осёл, губитель природных красот». Как только они вернулись домой, пробыв там всего двадцать минут, сразу решили, что пора бы проехаться и на байке по горным дорогам.
Близился вечер, было около семи. Оставив у проезжей части мотоцикл, Тина и Себастьян взобрались на каменистый холм, усеянный неприхотливой растительностью. Дул промозглый ветрюга, трепал неаккуратную косу Тины, спутывая пряди у лба, что лезли в глаза. Она обхватила свои хрупкие плечи руками, съёжилась от холода и усмехнулась, развернулась к Себастьяну и прижалась к нему, дрожа. Недоумение пробежалось по его лицу, Моран медленно и неуверенно обнял огромными ручищами тонкий стан своей подруги. Затем Тина вскинула голову, задрав нос, и коснулась щекой подбородка Себастьяна.
- Ой! – хихикнула она, потирая ладошкой лицо. – Колючка какой.
Себастьяну почудилось, словно ему грудную клетку сдавило под прессом, он с трудом мог вздохнуть, и, казалось, эмоции, что наполняли его, вот-вот хлынут через край.
- В тебе нет ни капли жалости ко мне… – сказал он непривычным на слух печальным низким голосом.
Тина удивлённо нахмурила светлые брови, на фоне которых глаза её, отражая пасмурное небо, залились необычайной голубизной.
В ответ на её немой вопрос Моран лишь крепче сгрёб девушку в свои каменные объятия и горячо прильнул к её губам. Грубая, неотёсанная, звериная ласка. Тина не смогла его оттолкнуть, сама не понимала, как это вышло. Ей даже нравился его мужественный напор и настойчивость – это было честно и искренне. Тина беспомощно сжала в кулачки полы его кожаной куртки.
Отстранившись, Себастьян погладил широкой тёплой ладонью её холодную щёку и пристально заглянул в глаза. В них было не видно дна, столько сокровенного и невиданного, но ни тени ответных чувств, скорее лишь сочувствие. Его пронзила острым лезвием досада. И эту досаду было не излить. Перед Мориарти он мог орать, крушить всё вокруг, изрыгая брань и проклятья, но он не мог точно так же выразить горечь неразделённых чувств – это не годилось.
- Я бы ни за что не стала жалеть тебя, – сказала Тина, отвечая на его взгляд.
«Я никогда не встречу никого лучше неё. Пропади я пропадом – размазня… Я спускал курок, целясь в женщин, стариков, хороших и талантливых людей – рука не дрожала даже. Теперь стреляют её глаза, сделав мишенью меня».
Ему захотелось быть с ней откровеннее, хотя бы частично намекнуть на то, каков он на самом деле. Моран понимал, что это глупость, но рот не слушался.