- Это ищите, леди? – дружелюбно обратился к ней человек в солнцезащитных очках и строгом расстёгнутом пальто, протягивая мяч.
- Ой, да… Спасибо большое, сэр! – почти взвизгнула она и устремилась к незнакомцу за потерянным.
Мужчина присел на корточки перед Эбби, чтобы отдать игрушку, и с живым интересом стал рассматривать её лицо: и игривый светлый завиток, упавший на лоб, и родинку на подбородке, и блеск в голубых глазах, и грязь, засохшую на разрумянившейся щеке…
Она могла быть немного другой. У неё могли бы быть карие глаза и задумчивый взгляд, тёмные брови и невысокие скулы. Она могла бы быть другой, если бы он остался Джимом Патриком.
- Как тебя зовут? – он и так знал её имя. – Я Джим, рад встрече, − он протянул ей руку.
- Здравствуйте, Джим… − она смутилась и наморщила лоб. – Я Эбигейл. Мама, конечно, говорит мне не общаться с незнакомыми людьми, но вам я сделаю исключение, потому что вы спасли наш с Митчем мяч, − на её губах заиграла лучистая улыбка Леони.
- Какая у тебя хорошая мама, – Джим подавленно сглотнул и опустил глаза.
- Ну… в общем, мне надо идти. Спасибо ещё раз, сэр… Джим… до свидания! – Эбби упорхнула за ограду, радостно визжа, и триумфально подняла мяч над головой.
Девять лет. Неужели они не виделись так долго? Разумеется, Мориарти присматривал за Леони по криминальной привычке, но никогда не вступал в контакт. Он оставил её в покое, как и обещал себе, но не переставал быть рядом, невидимкой проживая жизнь Леони вместе с ней. Ему полюбилось, как в прежние времена и с Шерлоком, изредка наведываться в квартиру Леони, когда там никого не было, трогать мебель, вещи, разглядывать фотографии, ощущая себя частью этого маленького мира. Он понимал, что это чувство было мнимым. Непостижимо было вновь прирасти к этой женщине, она двигалась дальше без него.
Нельзя было сказать, что он страдал. Едва ли хоть кто-то из его окружения, даже близкого, мог допустить мысль, что со злодеем-консультантом что-то не так. Джеймс Мориарти действительно не выбирал между прошлым и настоящим; очевидно было, что он привык принимать себя таким, каким он был прежде. Всё так же он играл в опасные и запутанные игры с Шерлоком, устраивал грандиозные преступные «спектакли», истекая своим уже привычным безумием. Никто не замечал, что на самом деле он всё больше замыкался в себе; невидимая отрава разъедала в нём длинные коридоры пустоты и уныния. Себастьян как-то застал Джима одетого в наполненной до краёв ванне. Он лежал в холодной воде, вытянув наружу ноги и свесив по бокам ванны руки, в одной из которых держал бутылку рома. Морана испугало лицо Джима: оно не выражало ничего. «Выйди и закрой дверь, пожалуйста», – объявил он бесцветным голосом.
В какой-то момент чувство скуки в нём достигло предела, и Мориарти пригласил Шерлока на «милую беседу» у обрыва, близ беспокойной реки. Ему нужна была хоть какая-то определённость, хоть что-то, что вызвало бы в нём прежние скачки адреналина, острые ощущения. Всё это могла дать ему нынче лишь старая борьба ума с консультирующим детективом, затянувшаяся на много лет. Джеймс хотел порезвиться на славу, подразнить Холмса «ключом» к разгадке, что был так необходим второму в ходе расследования. Разумеется, Шерлок принял приглашение: он тоже забавлялся, растрачивая свой новый десяток на бессмысленный риск. «Вы с ним два старых неугомонных идиота!» – шутливо сказал другу в тот день Джон Ватсон.
Выдалось холодное и туманное утро, было восемь часов, на траве выпал тонкой коркой хрустящий иней, температура воздуха едва достигла четырёх градусов тепла. Старые враги встретили друг друга ухмылками на покрасневших от сырой прохлады лицах. Мориарти догадывался, что доктор Ватсон пришёл вместе Шерлоком, несмотря на то, что детектив явился один, имея в голове детально продуманный план.
Джим выдвигал абсурдные условия и давал туманные намёки, Шерлок смеялся и разгадывал его загадки, оттягивая время. В пылу словесного поединка между ними началась борьба. Улучив момент, Мориарти перехитрил Шерлока и достал пистолет, из которого сделал пару выстрелов мимо (случайно ли?), после чего обронил оружие. И когда Джеймс начал одерживать верх и жизнь Холмса висела на волоске, Джон сделал пару решающих выстрелов из подобранного пистолета.
Злодей-консультант сорвался вниз с обрыва.
С тяжестью в ногах, Джон неуверенно подошёл к другу и взгянул вниз.
- Это точно конец, – почему-то безрадостно, но с успокоением сказал он.
- Едва ли, – ответил Шерлок, отряхивая пальто. – Такое чувство, словно это было тщательно спланировано… Ты, разумеется, не видишь связи между густой растительностью там, внизу, и моими догадками, – с сарказмом добавил он.
- Можешь смеяться надо мной вволю, как обычно. Я ничего не имею против, ты же знаешь. Вот только сомневаюсь, что с подобной высоты можно как-нибудь удачно приземлиться. Не представляю, что нужно для этого придумать.
Шерлок промолчал на это высказывание и погрузился в размышления. Он не признавал, что Мориарти мёртв, полагая, что тот снова его перехитрил, не в первый раз их встреча кончалась неопределённостью, за которой следовало громкое возвращение Мориарти на «сцену». Но отчего-то глубоко внутри он немного соглашался с Джоном.
- Даже если так удачно сложилось, что ты прав, едва ли хоть кто-то о нём всплакнёт, кроме часов моей жизни, проведённых в скуке, – цинично бросил Холмс, отходя от края обрыва и направляясь к взятому напрокат автомобилю.
- Не уверен, – грустно ответил доктор Ватсон. – Почему-то мне думается, что где-то за Атлантическим океаном будет вскоре по нему один плач…
В вечер, тремя днями ранее встречи с Шерлоком у обрыва, когда квартира семьи Коулман должна была пустовать (Мориарти выяснил, что Леони с мужем будет на празднике в школе у Эбби), Джим собрался зайти. Открыв дверь ключом, изготовленным для него по спецзаказу искусным подельщиком, он медленно прошёл внутрь под скрип половиц. В коридоре почему-то был приглушённый свет, с кухни доносился шум работающей стиральной машины, но в целом – тишина, ни намёка на присутствие жильцов… Вот только сапоги Леони стояли на своём месте. Страх смешался в Джиме с восторгом, вызвав характерную боль в желудке. Мориарти взглянул на узкую щель в двери, ведущей в гостиную комнату, рвано выдохнул, сжал руки в кулаки и открыл дверь.
Леони действительно осталась дома, вероятно, из-за головной боли, судя по открытой пачке таблеток, лежащей на угловом столике. В комнате царил полумрак, лишь тусклый желтоватый свет от настенной лампы брезжил едва-едва. Джим свёл брови, ощутив печальную радость: он девять лет не был так близко с Леони. Взяв табурет, что находился у столика, Джим осторожно поставил его у дивана, где спала Леони, и присел. Он смотрел на неё несколько минут, боясь пошевелиться, боясь прикоснуться к любимой женщине. Когда-то и она делала эти глупости – смотрела, как он спал. Преодолев смятение, Джим невесомо дотронулся тыльной стороной указательного пальца до щеки Леони. Но потом, окончательно осмелев, прогладил ладонью её лицо ото лба до подбородка, вздрагивая от волнения.
Леони сонно застонала, нахмурила брови и открыла глаза, которые сразу выразили её испуг от неожиданности.
Джим уже приготовился к порицанию, раздражению и даже изгнанию.
Но Леони молчала, оглядывая его с немым криком на трясущихся губах. Джима бросило в жар, он продолжил гладить её лицо, трогать пряди волос, практически впадая в необъяснимый транс. Леони внезапно перехватила его руку и прижала ладонью к губам, так и лежала несколько секунд, потом апатично уткнулась носом в подушку и тихо заплакала.
Пора было уходить.
Джим нехотя встал и скрылся за дверью, словно его здесь и не было, словно он всегда был призраком. Скрипнул ключ от входной двери, и на лестничной площадке чуть слышно раздались удаляющиеся шаги.