Как и ожидалось, вышло посредственно. Состояние сухожилий и нервов оставляло желать лучшего, а сам я музыкантом явно не был, так как теорию почти всю позабыл и действовал больше по наитию. С такими исходными данными никого не поразишь.
Тем не менее порадовало то, что привести руки в порядок было возможно. О по-настоящему тонких манипуляциях пальцами на первое время лучше забыть, однако при должной работе на кое-что они сгодятся. Тяжело, но ничего не попишешь! Такой уж достался материал.
Я закончил издеваться над пианино, размял не привыкшие к игре руки и обернулся к слушателям. В груди неприятно кольнуло.
Мясник и его сын сидели бледные, с красными глазами. Густав вытирал рукавом слёзы и сопел, губы Курта подрагивали. Какое там приглашение в клуб! Лишь бы деньги не отобрал за такое-то представление. Я трезво оценивал свои способности, посредственность ещё не повод рыдать. Значит, причина в теле Кляйна. Оно для искусства не приспособлено, если это не искусство крошить черепа врагов.
— Герр Кляйн, вы волшебник! — справившись с собой, воскликнул Густав.
Не опосредованное ли это обвинение в колдовстве, чтобы затем меня сжечь за надругательство над музой?
Прежде чем я ответил, Курт хрипло добавил:
— Вас… тебя одарил сам Господь, Макс!
— Ну нет, это уж точно не так, — нахмурился я.
Незачем приплетать вымышленных сущностей туда, где и без них всё ясно. И таланты, и слабости — лишь продукт генетики, среды воспитания и труда учителей. Привычка списывать объяснимые явления на работу неведомых сил была для меня сродни помешательству. Впрочем, не тронулись ли мясник и его сын, пока слушали мою игру? Иначе с чего бы им хвалить её… Но опыт работы с людьми подсказывал, что они не сошли с ума. Разгадка была куда проще. Уровень, который я считал посредственным, им виделся недосягаемым. Тот же принцип, что и со здешними автомобилями: что для местных — вершина технического прогресса, для меня — дышащая на ладан колымага.
Мецгер-старший вскочил со стула и хлопнул меня по спине, горячо зашептав:
— Брось строить из себя скромнягу! Ты обязан… Нет, ты точно должен… Поверь, такой шанс упускать нельзя!.. О, с тобой у нас точно получится, господа офицеры падки на хорошую композицию… Только… — Он смутился. — Нужно будет что-то побоевитее, понимаешь? Из солдатского репертуара. Чтобы сердца заколотились, как при принятии присяги, понимаешь меня?
Я не понимал, о чём и сообщил ему. Тогда, от волнения обливаясь потом, Курт стал рассказывать о своей задумке.
Как я и догадывался, Мецгер-старший вращался в военных кругах, среди солдатни и унтеров. Недавно его сослуживец учредил новое «Сообщество взаимопомощи бывшим фронтовикам», на которое возлагались немалые надежды. Далеко не всем боевым товарищам мясника удалось устроиться в жизни, многие до сих пор существовали без цели и смысла. Сообщество же собиралось помочь им, но для этого оно нуждалось в деньгах. Вот о финансировании-то и должна была зайти речь на собрании, которое должно было состояться через месяц с небольшим, в первых числах января.
На обсуждение согласился зайти некий Людвиг Бек, действующий офицер рейхсвера, который приехал в Берлин из Мюнстера. Обладая связями в металлургической промышленности, Бек был большой фигурой и имел доступ к немалым деньгам. Чем его заманил председатель на встречу, Курт не имел ни малейшего понятия, однако верил, что надо ковать железо, пока горячо.
— Упустим его — всему конец! — закончил он страстно.
— Не вы ли утверждали, что деньги скоро обесценятся? — хмыкнул я.
Он поморщился.
— Да что — деньги, деньги… Не в них счастье. Я боюсь… — Курт зыркнул на Густава, и тот убрался из комнаты. — Ты же слышал новости, Макс, не мог не слышать!
Он со значением посмотрел на меня и проронил:
— Французы. Если они снова полезут… А они, жабоеды проклятые, полезут! В правильных газетах все первые полосы об этом. Соцдемовские слизняки не дадут отпор французам, если те опять займут Рур. И если полыхнёт… нужно заранее всё продумать. Понимаешь, Макс? Чтобы мы, немцы, терпели унижение за унижением — не бывать такому! Они за всё ответят. Поплатятся за наши страдания!
Я с трудом удержался от усмешки. Подумать только, скачет на одной ноге, а всё о том же болтает — о величии, о мести, о восстановлении мировой справедливости. Хотелось спросить: а если случится мясорубка, пошлёт ли он в неё Густава? Согласен ли он, чтобы его сын вместо него выхаркивал лёгкие после иприта? Я не спросил лишь потому, что догадывался об ответе. И даже о том, что скажет сам паренёк.