Всё это мне вывалил один из совладельцев, Шмидт, не переставая смолить сигарету у входной двери. Пухлый мужчина, неуловимо напоминавший плешивого пингвина, не стеснялся в выражениях. Его можно было понять. Макса Кляйна здесь знали — всё же соседи. Для Шмидта я был очередным деревенским тупицей. Он наверняка решил, что я и половины из сказанного не понял.
— Что вам до моих горестей, вы, лысый орангутан? — сплюнул Шмидт. — Лучше возвращайтесь в кирху и накажите пастору начать копить. Очень уж вы здоровый, хоронить вас будут по двойному тарифу.
Вопрос денег для него стоял на первом месте. Ни о чём ином он и думать не мог.
— А вы не пробовали векселя? — спросил я.
— Что? — Шмидт уставился на меня, как на говорящую лошадь.
— Если у вас есть выход на руководство завода, у которого вы закупаете материалы, предложите ему расплатиться векселем.
Шмидт нервно рассмеялся. Принимать финансовые советы от сельского увальня ему ещё не приходилось.
— Да вы в своём уме⁈ Нас погонят прочь!
— Если обстряпать всё правильно, они только рады будут. Вы выпишете заводу вексель, который он примет и отправится в банк. Там прикормленный служащий — будьте уверены, такой у завода есть — этот вексель пропустит на обналичивание за процент себе и банку. Завод получает деньги, вы оплачиваете ему недостающий процент — и вот у вас сделка, как будто вы сразу ему выплатили всю сумму. Насчёт векселя не переживайте, его отнесут в государственный банк, где и обналичат. А там он будет лежать, пока не истечёт его срок. К тому времени марка упадёт ещё сильнее, и вы с лёгкостью расплатитесь.
— Но получится, что мы подставили госбанк… — заметил Шмидт, невольно заинтересовавшись.
— На этот счёт не переживайте, не вы первый — марка падает уже давно. Банк всё равно напечатает ещё средств, вы лишь слегка усугубите положение.
— Что-то в этом есть, — протянул Шмидт. Бросил докуренную сигарету, растёр её ботинком и посмотрел на меня.
— Знаете, никогда не подумал бы, что вы разбираетесь в этой сфере.
— Да что вы! Так, знаком с основами.
На своём веку я повидал немало обществ, терзаемых инфляцией. Везде она работала плюс-минус одинаково. Использование уязвимостей системы было одним из первых навыков, которым обучали оперативников Института.
Шмидт открыл дверь и посторонился.
— Так, говорите, вам надо сделать звонок?..
[1] Te Deum — христианский гимн, сокращение от Te Deum laudamus, «Тебя, Бога, хвалим».
[2] Ein feste Burg ist unser Gott — протестантский гимн, предположительно написанный Мартином Лютером. Мелодия для него была создана в соавторстве с композитором Иоганном Вальтером. Считается символом эпохи Реформации.
[3] Кантианец — последователь кантианства, системы критической философии, которую создал Иммануил Кант. Здесь затрагивается этическая часть кантианства, этика долга, суть которой — существование всеобщих моральных норм. Они восходят к т. н. категорическому императиву, который объективен и выступает золотым мерилом нравственности.
Глава 9
Телефонный аппарат в конторе «Краузе и Шмидт» представлял собой небольшой деревянный ящик, украшенный резьбой. Я заподозрил, что её нанёс кто-то из торговцев надгробиями. Едва ли спекулянт был настолько благочестив, что захотел изобразить на аппарате раскинувшего крылья ангела. Он тянул руки к трубке, лежавшей на металлической подставке.
— Создаёт антураж, — улыбнулся Шмидт, поймав мой взгляд, и продолжил:
— Скорбящим надо напоминать о вечном, не то они неохотно расстаются с деньгами.
Ангел показался мне излишним. Создавалось впечатление, что он будет подслушивать звонок, уж больно заинтересованный у него был вид. Но я не стал делиться своим мнением. Не для того я сюда пришёл, чтобы рассказывать дельцам, как им наживаться на людских печалях.
Я снял трубку и назвал телефонистке номер. Ожидание затянулось. Я покосился на настенные часы-ходики, стилизованные под райские врата. Мы договаривались созвониться примерно в это время, может, я слегка задержался, пока уламывал Шмидта, но ненадолго. Мясник должен был ждать звонка. Конторщик принялся многозначительно покашливать. Ему не терпелось опробовать схему с векселями, но для этого нужно было сначала выпроводить меня.
Наконец в чёрном отверстии трубки раздался знакомый голос, огрубевший после полёта через полгорода по проводам.