— Значит, я предатель? Мы с боевыми товарищами сидели вокруг жалкого огарка, пока сверху на нас обрушивался заградительный огонь. Я помню их лица, помню мужество в них, самообладание и готовность умереть — за свою страну, за общее будущее. В их глазах горела несгибаемая воля! Они верили, что здесь их встретят как героев. В тылу остались их семьи, которых они, быть может, больше никогда не увидят. Но они знали, что о родных их позаботятся, что вся страна едина в стремлении одержать победу. И там уж никому не было дела, еврей ты, балт или франконец. Все они с именем кайзера на устах бежали на вражеские линии. Вы утверждаете, что многое повидали. Но видели ли вы когда-нибудь атаку врагов после атаки хлором? Слышали ли свист снаряда — и радовались, потому что снаряд, предназначенный им, был бы беззвучным? Дрожали ли от ужаса, который предшествует броску через ничейную землю?
Флюмер издал странный звук — что-то среднее между вскриком и кашлем, когда я от избытка демонстрируемых чувств взмахнул руками в опасной близости от его лица.
— И на что это вы намекаете, когда говорите о большевиках? Какая чушь! Честных бойцов и после войны держит вместе братство, куда более крепкое и нерушимое, чем любое сборище крикунов!
Я подступил к Эрику вплотную. Ему пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться со мной глазами. Он покраснел от злости, его рука стиснула рукоять резиновой дубинки. Противостояние взглядов продлилось недолго: он быстро отвёл свой. Плечи его поникли. Я наклонился к Флюмеру и прошептал:
— Поверьте, я в силах отличить боевое ранение от приступа подагры. А тылового кашевара — от фронтовика с медалями. Извинитесь за то, что наплели здесь, и я, так уж и быть, прощу вас. Иначе быть беде — мои боевые товарищи не поймут, если я отступлюсь.
Голосовые связки у Макса не подходили для шёпота. Правильнее было бы сказать, что я просипел своё требование, притом в угрожающей манере. Так это должно было смотреться со стороны.
Я почти видел, как вращаются шестерёнки в мозгах Эрика. Он мог арестовать меня — за оскорбление полиции, за нарушение порядка, ещё за какую-нибудь выдуманную чушь.
По крайней мере, он мог попытаться.
[1]… Патрульный из шупо… — германская охранная полиция (Schutzpolizei), преобразованная из полиции безопасности, зипо (Sicherheitspolizei), в 1920 по требованию стран Антанты.
[2]… жабоедов и томми. — клички для французов и англичан от немцев времён Первой мировой, использовались и во Второй.
[3] Удар в спину (нем. Dolchstoß) — популярная в то время в правых кругах теория заговора о том, что поражение в войне случилось не из-за ошибок верховного командования или экономических причин, а стало следствием происков социал-демократов и большевистского иудаизма.
[4] Вальтер Ратенау был министром иностранных дел Германии еврейского происхождения. Убит праворадикальными боевиками 24 июня 1922 года.
[5] Шмаргендорф — район Берлина на юго-западе города.
[6] Железный крест — к началу ПМВ: военный орден Пруссии, но фактически стал общегерманской наградой. В годы войны вручался так часто, что утратил высокий статус. После учреждения Веймарской республики он, как и другие ордена, был упразднён.
Глава 2
Идеально выбритое лицо доблестного служителя закона покраснело, побледнело и наконец позеленело. Куцый умишко Эрика, столкнувшись с непосильной задачей, откровенно буксовал. А я с интересом наблюдал за его мучениями.
Будь я слабее, Флюмер арестовал бы меня без раздумий. Уж причину-то он подыскал бы. Подрыв государственного авторитета, учинение беспорядков, бунт против власти. К несчастью для него, мой сжатый кулак был размером с его голову. Наше противостояние выйдет запоминающимся, но кратким. Я отправлюсь по своим делам, а он останется лежать на земле, пока не придёт в себя, — возможно, раздетым до нитки. Мало ли нищих бродит по берлинским улицам?..
Но что дальше? А дальше — возвращение в родной участок, составление отчёта, рассылка ориентиров преступника… Меня-то, может, и поймают. Привлекут как свидетелей или соучастников Генриха и его мать. Когда всплывут неудобные подробности о высказываниях самого Флюмера, поднимется скандал. Далеко не каждый в Германии был антисемитом. В участок нагрянет инспекция. Еврейская община, почуяв слабость, непременно наймёт задержанным лучшего адвоката. А там подтянутся журналисты из какой-нибудь газетёнки социалистического толка, нащупавшие сенсацию, — и пустяковое дело раздуется до невообразимых масштабов.